"Жак Шессе. Исповедь пастора Бюрга " - читать интересную книгу автора

не нарушить тишины, и чаща перед нами, такая глубокая, что, если
всмотреться в даль, кажется, будто дымка окутывает стволы, мешая
разглядеть, что же там, за теми...
Возвращались мы, увлеченно беседуя. Близился полдень. Из леса мы вышли
в поле, и радостное настроение вернулось к нам, когда мы вновь увидели
солнце. Мы говорили о церкви, о катехизисе, об учебе Женевьевы в пансионе,
который она недавно покинула. Девушка оживилась, повеселела, она
рассказывала очень интересно, и я дивился тонкости и точности ее суждений.
Она поделилась своей тревогой: ее беспокоили необузданность и разгульная
жизнь отца. Я убедился, что она не имела никакого отношения к бесчинствам в
Бюзаре. Она не выносила шума и, когда в доме бывали "гости" - так это
называли при ней, - запиралась у себя во флигеле, закрывала ставни и
слушала музыку или читала в одиночестве.
Мы продолжили наши прогулки, и нам удалось не привлечь внимания
прихожан. Теперь я каждый день ходил в Бюзар одной и той же окольной
дорогой. Я подходил к дому сзади. Женевьева ждала меня в своем флигеле,
облокотясь на подоконник. Она выходила мне навстречу, и вскоре мы
оказывались на опушке леса. Женевьева любила эти прогулки. Она чувствовала
себя не так одиноко, к тому же при своей любви к чтению и интересному
разговору она нашла во мне внимательного и участливого собеседника.
Я же каждый час, каждый миг чувствовал, как крепнет моя любовь к этой
девушке, и читатель поймет меня, если я попытаюсь теперь подробнее
объяснить, каким образом глубокая нежность и желания, что влекли меня к
ней, победили мою решимость принести ее в жертву.


V

Ни юные девушки, ни женщины никогда не привлекали меня. Напротив, до
сего времени я испытывал в их присутствии страх, зачастую близкий к
отвращению. В университете мои однокашники не раз пытались просветить меня,
даже держали пари. Я взирал на их пьяные игрища с жалостью. Армия дает в
этом плане кое-какие возможности, но я не воспользовался теми, что
подворачивались в немецких городах, где мне довелось служить. Да я ведь уже
говорил: все мое время было отдано учебе, и я предпочитал книги любому
обществу. Моя мать страдала из-за того, что я одинок. Ей хотелось бы видеть
меня женатым, быть может, отцом семейства; наконец настал день, когда мне
пришлось со всей откровенностью объясниться с ней насчет моих намерений,
чтобы она перестала зазывать то к обеду, то к ужину дочь одной из своих
подруг, девицу, должен признать, довольно привлекательную, но до того
кокетливую, что у меня сводило челюсти. На этом вопрос был закрыт. Я видел
пагубную власть плотских желаний повсюду, они разрушили жизнь даже одному
из моих преподавателей: мне было доподлинно известно, что этот человек
редкой души и большой учености был завсегдатаем веселых домов и наведывался
в переулки нижнего города, где похоть толкала его на самые немыслимые
гнусности. Подобное свинство было мне омерзительно. Плоть сжигает души.
Сознаюсь, мне случалось ненавидеть Бога за то, что по Его воле человек во
имя продолжения рода осквернен столькими наваждениями и маниями. Мать
Христа была непорочной девой. А наши матери валялись в лужах спермы. Как же
так? Много раз мне хотелось спросить об этом кого-нибудь из моих учителей,