"Жак Шессе. Исповедь пастора Бюрга " - читать интересную книгу автора

еще венчания, крестины, похороны: каждый такой обряд становился испытанием,
и требовалось проявлять волю, чтобы не выдать себя на бесконечных пирушках
с обильными возлияниями, которыми неизменно завершались эти церемонии.
Несколько раз я чуть было не сорвался. Едва успевали засыпать умершего
землей, едва были произнесены супружеские обеты перед Господом, как все эти
гуляки, все кумушки-сплетницы набрасывались на снедь и бутылки с жадностью,
изумлявшей меня и наполнявшей отвращением. Я уходил. И грусть, глубокая и
пронзительная, еще долгие часы не покидала меня. Да, мне было грустно,
грустно оттого, что можно забыть о Боге, как, я видел, забывали о Нем на
этих оргиях, этих нелепых пиршествах. Грустно еще и потому, что Бог
позволил забыть о Себе, хотя я прекрасно знал, как легко было бы Ему
устрашить этих несчастных и вернуть Свое истинное место в их жизни.
Молчание Предвечного оскорбляло меня. Его добровольное изгнание, в котором
Он, казалось, неплохо себя чувствовал, было мне невыносимо. Я воскрешал в
памяти ярчайшие примеры Его гнева: стены, рухнувшие перед войском Его,
моровые язвы, сметенные с лица земли города, - и в уединении рабочего
кабинета сердце мое скорбело и обливалось кровью. Я думал о том гневном
Боге, что помог евреям одолеть столько врагов, столько дьявольских козней.
Я воображал себе, как поселок очистится наконец от греха, как воссияет
царство Божие на всех лицах, и, пусть сочтут меня наивным, признаюсь, что в
такие минуты псалом просился на мои уста как самое естественное утешение и
самая пылкая молитва:
Нет столь святого, как Господь; ибо нет другого, кроме Тебя; и нет
твердни, как Бог наш.
Не умножайте речей надменных; дерзкие слова да не исходят из уст
ваших; ибо Господь есть Бог ведения, и дела у него взвешены!*

* 1-я Царств, II, 2-3.

От этих слов радость волной накатывала на меня. Вслушиваться в них,
повторять вполголоса у себя в кабинете - это укрепляло мой дух; они
помогали мне нести свой крест (и сносить окружающее зло) терпеливо, ибо
скоро, очень скоро опалит всех гнев Господень.
Я готовил кару: я был исполнителем Его воли, Его правой рукой.
Хмельной восторг охватывал меня, и я готов был идти куда угодно, выступить
против кого угодно: в собственных глазах я стал раскаленным камнем, нет,
лучше того, булатом, оружием, чей клинок крепкой закалки сразит любого
врага. Я взывал к Богу изо всех сил, и в экзальтации тех минут казалось,
будто Он обращается ко мне, будто Его чудесное слово сопровождает каждый
мой миг, каждый шаг. Да позволено будет это признание: в такие часы голос
Бога омывал меня. Его голос был словно могучая река - ее воды катились,
окутывая меня, увлекая, поднимая...
После этих минут хмельного восторга испытания, о которых я упоминал
выше, давались мне все труднее. Я должен сказать это, хотя моя исповедь
стоит мне мук совести и повергает в глубокую печаль: испытания сделались
особенно тяжелы, когда я выбрал жертву и решился возложить ее на алтарь.
Нетерпение снедало меня. Хотелось выплеснуть в лицо этим людям мою
ненависть, осыпать их оскорблениями, ударами, повергнуть в трепет, открыв
планы моего мщения. Но я слишком хорошо владел собой, чтобы поддаться этому
порыву. Я должен был лицедействовать, чтобы победить. И я лицедействовал.