"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

третья. Значит, самое важное - не искать злодейку, а спасти Рахиль, оставить
ее жить. Боже, справится ли с этим ее муж? Он такой слабый с виду мужчина.
Берта дала себе слово отслеживать все чеховские защиты в Москве и
Петербурге. Она догадалась: одна из диссертаций будет та, что будет
сворована у Рахили. Только бы уследить, только бы не пропустить. Хотя как
уследить за просторами России? Диссертант может всплыть где-нибудь в
Красноярске или Томске. Ну и как она найдет? Но почему-то думалось: замысел
был московский. Очень соблазнительно было кому-то въехать в столицу на
Чехове Рахили. Как же она подвела кого-то, оставшись жить! Очень хорош был
бы слух о смерти Рахили или хотя бы о полной ее невменяемости. Подталкивая
одеяло под ноги Рахили, Берта наметила, кому и что надо сказать, кого
предупредить, кого осторожить.
- Боженка ты моя! - обнимала ее Рахиль. После болезни она будто забыла,
что та - Берта. Берта с именем. Берта с положением. Она обнимала полячку,
едва связывавшую когда-то скользкие русские слова. Но древнее библейское имя
молодой преподавательницы русской литературы всегда говорилось легко и
правильно. "Боженка моя!" - отвечала Рахиль.


* * *

Рахиль выздоравливала частями. Первой заработала рука. Однажды она
взяла ручку и написала строчки:

Да не сокрушится дух мой прежде тела.
Господи! Тебе ведь все равно,
Сделай так, чтоб птицей отлетела,
А не завалилась, как бревно.

Она забыла напрочь, чьи слова писала рука, но пальцы держали ручку
грамотно, крепко. Вечером она сумела сама налить себе заварку. Через
какое-то время на виске завихрился подраставший волос. Правда, он был
почему-то совсем седой, но поворот его, даже некая лихость были прежними,
почти как в молодости. И волосы, будто услышав зов вожака, забуянили,
завернулись в колечки, глядишь - и шапочка нарядила голову, ну и что, что
седая! Теперь это называется платиной.
Рахиль потихоньку узнавала себя. Совсем забыла, какая у нее ямочка на
подбородке, провела рукой - своя, родная, ни у кого такой: левая половинка
подбородка чуть меньше правой. Но вот к письменному столу она не подходила.
Те строчки, что она написала на вырванном листке телефонной книжки, были
написаны стоя, на кухне. Главный же стол, рабочий, пугал и отталкивал. На
нем всегда стояли цветы и фотографии, лежали камушки Коктебеля,
железно-задумчиво сидела на пне сто лет живущая в доме печальная черная
лиса. В ней было столько скорби, будто она просила прощения за всех лживых и
коварных вертихвосток своего племени. Когда-то из-за этой железной лиски
Рахиль отказалась от горжетки, которую ей хотела подарить тетка. У
лисы-горжетки была хищная морда, и стеклянные глазки смотрели с такой лютой
ненавистью, что возникал вопрос о посмертной жизни мехов и чучел, о странной
профессии чучельника и скорняка: кто они в системе передачи информации в
мире? Отказавшись от горжетки, Рахиль была отторгнута от дома тетки, а она,