"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

собою отца, которого должна найти и убить. Отца, которого как бы не было
"ваще".
Именно так, по-простому и грубому - "не было ваще". Мать, еще до того,
как она осознала себя мстительницей Растопчиной, рассказала ей про парня из
милиции, который мыкался после армии без угла, и она ему возьми и сдай угол.
И он даже попервах платил какие-то денежки, а потом, когда сменил угол на
хозяйскую кровать, то платить перестал. Дита тогда запомнила странные,
дикие, можно сказать, слова: "Ложиться с мужиком, доча, надо только с
документом, с печатью, и не ранее того". Потом парень слинял, когда "пузо
стало торчать", ну и ладно. "Нам разве плохо вместе? Диточка моя!"
Загорались лицо, шея - мать! идиотка! С чего это нам хорошо? С каких
таких хлебов? Но перекусывала рвущиеся из горла слова, не в коня корм будет
матери та правда о ее жизни, которую она уже знает.
- Да ладно тебе! - отмахивалась она. - Чего вспоминать то, с чего и
алиментов не возьмешь.
- Глупая я была, жалела человека.
"Была и есть, - думала Дита. - Жалела, видите ли... А саму кто-нибудь
пожалел?"
Мать, не слыша неговоримых дочериных слов, - так бывало часто, -
разговор завершала сама.
- Ты у меня умная. Ты в жизни будешь знать как...
А как? В девяносто первом жрать было совсем нечего. И мать канючила,
что надо после школы идти в какой-нибудь техникум, мяса там или молока, чтоб
быстро стать ближе к продукту. Но уже через год полки стали ломиться, а цены
были такие, что у матери совсем крыша поехала, и Дита стала лихорадочно
соображать: не пойти ли ей сразу в магазин, к черту высшее образование и
среднее тоже, надо попасть в поток новой жизни, которая хочешь - не хочешь,
а пролегает через прилавок. Но тут случилась, можно сказать, беда. Она
получила золотую медаль. Уже и не думала об оценках, шла на автопилоте, но
обошла всех, даже дочку директора школы. И именно он сказал ей на выпускном
вечере... - голубое платье с рукавами фонариками и розовым бантом, как у
куклы под горлом. Это школа ей купила в комиссионке подарок, а туфли отдала
учительница английского - они ей были велики, но содрать кожу с каблука она
успела. Никуда не сдашь. Замазала белой краской поруху и отдала Дите. Белые
к розовому банту, ужас, что за вид, но стандарт приличия соблюли и пальцем
на нее если и показывали, так те, на кого и она сама показывала пальцем:
"Глупые телки. На них хоть корону надень, дурь пуще вылезет".
Так вот, на вечере директор сказал ей по-тихому, как бы даже смущаясь,
что видимость ненужности образования ложная. Что ум и профессия окажут себя
в любой системе, даже будь она трижды-растрижды рыночной или какой еще. Что
именно ей прямой путь (медаль же!) в университет. Там все-таки какая-никакая
стипендия, какое-никакое общежитие. Пристроишься.
- Тебе какая специальность нравится? Ты ведь ровно шла по всем
предметам?
Дита дергала концы глупого банта и не знала, что сказать. Ляпнула:
- Хочу быть политиком, чтоб налаживать жизнь.
- О! - сказал директор. - Странно. Ты ведь не была общественницей. С
этой стороны тебя видно не было.
Хотелось ему сказать, как ставили ее в задние ряды, чтоб не портила
пейзаж, но смолчала. И правильно сделала: директор тут же предложил ей