"Люциус Шепард. История человечества" - читать интересную книгу автора

несравненно больше, чем тогда, я бы вряд ли смог воспротивиться силе,
бросившей нас с Келли в объятия друг другу.
Мы вернулись в кабинетик и улеглись. Увидев ее обнаженной, я понял, что
ее гладкое смуглое тело должно находиться именно здесь, среди живых существ,
идущих в рост, что именно здесь - среди могучих кукурузных початков, зеленых
листьев, помидоров, брызжущих соком, - наше место, тогда как самое место для
Кири - в тоскливой голой хижине на склоне горы, до которой доносятся сверху
обезьяньи завывания, а из окна спальни открывается вид в пустоту. Я
чувствовал, что нас с Келли связывает нечто свежее, растущее, тогда как мои
отношения с Кири высохли, прогоркли, почти иссякли; сознавать это было
одновременно и горько, и приятно. Мне нравилась близость с ласковой
женщиной, не принуждавшей меня брать то, чего мне хотелось и так; ее стоны
были нежны и полны наслаждения, а не боли и ярости.
В Келли было много от девчонки. То она была образцом нежности,
внимания, предупредительности, то становилась капризной, упрямой,
своевольной. Детскость ее натуры льстила моему самолюбию, позволяя
относиться к ней покровительственно. Во мне она тоже разбудила мальчишку -
ту сторону моей натуры, которую я тщательно скрывал в браке. Занятия любовью
с Келли были и восхитительным наслаждением, и серьезным делом, в котором не
находилось места отчаянию. Я сознавал, что так будет не всегда, и готовился
к взлетам и падениям. Однако я считал, что стержнем нашей любви стал тот
тигр, олицетворение красоты и силы, что могло исчезнуть в снежном вихре, но
всегда способное вернуться. Я не предвидел трудностей, которые возникнут
после возвращения Кири из Уиндброукена.
Как-то в разгар дня я вернулся домой, насвистывая, прямиком из объятий
Келли и обнаружил Бреда сидящим на стуле перед закрытой дверью спальни. От
его дурного настроения моя жизнерадостность мигом улетучилась. Я спросил, в
чем дело.
- Мама вернулась, - ответил он.
Это был удар. Скрывая свое состояние, я сказал:
- Чего же тут горевать?
- Она проиграла. - Слова были произнесены почти вопросительным тоном,
будто сын никак не мог поверить в то, что случилось.
- Она не ранена?
- Только порез на руке. Но не в этом беда...
- Наверное, она переживает?
Он кивнул.
- Что ж, - проговорил я, - постараемся ее отвлечь.
- Ну, не знаю... - протянул Бред.
Я прошелся ладонями по своим бедрам, как бы приводя себя в порядок; мне
требовалось знать, что хоть что-то остается незыблемым, когда рухнули все
ожидания. Казалось, дверь - не преграда для отчаяния Кири,
распространившегося по всему дому. Я погладил Бреда по голове и вошел. Кири
сидела на краю кровати, залитая светом заката, от которого комната казалась
утонувшей в крови. Кроме повязки на бицепсе, на ней ничего не было. При моем
появлении ни один ее мускул не дрогнул, взгляд остался устремленным в пол. Я
сел рядом, но не прикоснулся к ней: раньше ей случалось так глубоко уходить
в себя, что она фурией набрасывалась на меня, если я неосторожно выводил ее
из оцепенения.
- Кири, - выговорил я, и она вздрогнула, как от заряда холода. Лицо ее