"Люциус Шепард. История человечества" - читать интересную книгу автора

осунулось, щеки ввалились, губы превратились в тоненькие полоски.
- Лучше умереть, - молвила она загробным тоном.
- Мы же знали, что когда-нибудь ты проиграешь.
Она промолчала.
- Черт возьми, Кири! - Я чувствовал гораздо больше вины, чем ожидал, и
мучился угрызениями совести. - Мы обязательно преодолеем это!
- Не хочу, - медленно, через силу произнесла она. - Мое время пришло.
- Глупости! Ты теперь живешь не на севере.
Ее кожа покрылась мурашками от холода. Я принудил ее лечь и укрыл, а
потом, зная, как ее нужно согревать, разделся и растянулся с ней рядом.
Прижимая ее к себе, я нашептывал ей, что больше не желаю слушать всю эту
ерунду, ведь здесь, в Эджвилле, поражение в поединке вовсе не означает, что
проигравший должен уползти в никуда и издохнуть, а Бред очень от нее
зависит, и мы оба от нее зависим; при этом у меня болело сердце оттого, что
я живу во лжи. Я сомневался, что она меня слышит; даже если до нее долетали
мой слова, в них не было для нее смысла. Склонив голову набок, она уперлась
невидящим взглядом в стену, все больше багровевшую в свете заката. Думаю,
она была тогда вполне способна умереть усилием воли, настолько ее сломило
поражение. Я попытался склонить ее к любви, но мои поползновения были
пресечены. Я был благодарен ей за то, что она не позволила мне обмануть ее
еще раз, уже не словами, а делом. Я допоздна лежал с ней рядом и уговаривал,
пока не уснул, уткнувшись носом ей в ухо.
Ночью я было понадеялся, что мое внимание идет Кири на пользу, но
вскоре оказалось, что ее депрессия только углубляется. День за днем,
забросив все дела, я втолковывал ей, как она бесценна для нас, но ничего не
добился. Она знай себе сидела, скрестив ноги, у окна, глядела на равнину и
иногда заводила какие-то дикарские песни. У меня не было способа проникнуть
под твердую оболочку отчаяния, в которой она укрылась. Логика, мольбы,
злость - ничто не давало результата. Ее депрессия начала передаваться мне. У
меня болела голова, я не мог собраться с мыслями, мне не хватало энергии
даже на простейшие дела. При всей моей тревоге за Кири я скучал по Келли, ее
чистоте и нежности, способной побороть отравляющее меня отчаяние. На вторую
неделю после возвращения Кири мне пару раз удалось переброситься с Келли
словечком: я пообещал вырваться к ней при первой возможности и попросил
выйти на вечернюю смену, потому что мне будет проще ускользнуть из дому
после наступления темноты. Как-то поздним вечером, когда Кири опять затянула
свою песню, я шмыгнул за дверь и заторопился в лавку Форноффа.
Я долго стоял за дверью, дожидаясь, пока уберутся последние покупатели
и сам старина Форнофф. Когда Келли подошла к двери, чтобы запереть лавку, я
вырос перед ней, сильно ее напугав. Она успела причесаться, надела синее
платье в мелкую клетку и была так хороша, так стройна, так соблазнительна,
что я едва поборол желание овладеть ею прямо на полу. Я попробовал ее
приобнять, но она оттолкнула меня.
- Куда ты подевался? Я чуть с ума не сошла!
- Я же тебе говорил, что должен...
- Я думала, ты все ей расскажешь про нас с тобой! - крикнула она,
отступая в глубь лавки.
- Расскажу! - крикнул я в ответ, начиная сердиться. - Но не сейчас,
потом. Ты же знаешь!
Она повернулась ко мне спиной.