"Люциус Шепард. Голос ветра в Мадакете (Авт.сб. "Ночь Белого Духа")" - читать интересную книгу автора

дороге. По лицу ее разлилась страшная бледность; она так стиснула руку
Питера, что оставила на его коже белые отпечатки.
За следующие двадцать пять минут они нашли восемнадцать сломанных,
изувеченных тел. Некоторые были вдобавок пронзены гарпунами или обломками
китового уса. Питер никогда бы не поверил, что человеческое тело может
быть низведено до столь нелепой пародии, если бы не увидел это своими
глазами; и, хотя тошнотворное зрелище ужаснуло его, мало-помалу чувства
Питера онемели. В голове царила сутолока странных мыслей, и самой
навязчивой была мысль о том, что это насилие свершилось отчасти ради него.
Он пытался отделаться от этой болезненной, омерзительной идеи, но через
какое-то время стал воспринимать ее в свете прочих мыслей, навеянных на
него тоской. Взять хотя бы рукопись романа "Голос ветра в Мадакете". Хоть
это и звучит неправдоподобно, трудно уклониться от вывода, что ветер сам
посеял все эти мысли в мозгу Питера. Питеру не хотелось в это верить, но
вот же она, столь же достоверная, как и все случившееся. А если так,
неужели последняя мысль менее правдоподобна? Он начал постигать
последовательность событий, постигать ее с той же внезапно пришедшей
ясностью, которая помогала ему решить все проблемы с книгой, и Питер от
всей души жалел, что не послушался предчувствия и взял гребни. До той поры
протосущество не было в нем уверено, обнюхивая Питера со всех сторон, как,
по словам Салли, большой и глупый зверь, почуявший в человеке что-то
знакомое, но не способный припомнить, что именно. А когда Питер нашел
гребни, когда открыл футляр, между разорванными контактами проскочила
искра, дар Питера отождествился с даром Габриэлы Паскуаль, и оно сделало
выводы. Питеру припомнилось, как взбудоражился ветер, как метался он
туда-сюда у границы агрегата.
Когда машина свернула обратно на Теннесси-авеню, где небольшая группа
местных жителей покрывала погибших одеялами, Уэлдон снова включил рацию,
вырвав Питера из раздумий.
- Куда, к черту, подевались "Скорые"? - сердито бросил Хью.
- Полчаса как выехали, - раздалось в ответ. - Должны уж быть.
Уэлдон бросил угрюмый взгляд на Питера с Сарой и велел оператору:
- Попробуй связаться с ними по радио.
Через пару минут поступил рапорт, что ни одна из машин на вызовы не
отвечает. Уэлдон велел подчиненным сидеть на месте, сказав, что посмотрит
сам. Когда они свернули с Теннесси-авеню на Нантакетскую дорогу, солнце
пробилось сквозь облачность, осияв пейзаж жиденькими желтыми лучами и
прогрев салон автомобиля. Солнце словно высветило слабости Питера,
заставив его осознать, как он напряжен, как ноют мышцы, отравленные
избытком адреналина и усталостью. Сара с закрытыми глазами привалилась к
нему, и тяжесть ее тела подействовала на него благотворно, вызвав прилив
энергии.
Уэлдон вел машину с постоянной скоростью миль тридцать в час,
поглядывая налево и направо, но не обнаруживая ничего необычного.
Пустынные улицы, пустые глазницы окон. Многие дома в Мадакете только ждут
постояльцев, а жители остальных ушли на работу или по делам. Машины
"Скорой помощи" они увидели милях в двух от поселка, перевалив через
невысокий подъем сразу за свалкой. Уэлдон съехал на обочину, не заглушив
двигатель, и уставился на открывшуюся картину. Четыре машины были завалены
поперек дороги, образуя надежную преграду в сотне футов впереди. Еще одна