"Перси Биши Шелли. Защита поэзии" - читать интересную книгу автора

суеверия, но пусть не искажает, как это делали иные французские авторы,
вечных истин, запечатленных в душах людей. Пусть изобретатель машин
облегчает, а политический эконом упорядочивает человеческий труд, но пусть
остерегаются, как бы их деятельность, не связанная с основными принципами,
принадлежащими миру духовному, не углубила - как это случилось в современной
Англии - пропасти между роскошью и нищетою. Они воплотили в жизнь
евангельское изречение: "Имущему дастся, а у неимущего отнимется". Богачи
стали богаче, а бедняки - беднее; и наш государственный корабль плывет между
Сциллой анархии и Харибдой деспотизма. Таковы неизбежные следствия
безраздельного господства расчета.
Трудно определить удовольствие в его высшем смысле, ибо это определение
заключает в себе ряд кажущихся парадоксов. Так, вследствие какого-то
необъяснимого недостатка гармонии в человеческой природе, страдания нашего
физического существа нередко приносят радость нашему духовному "я". Печаль,
страх, тревога и даже отчаяние часто знаменуют приближение к высшему благу.
На этом основано наше восприятие трагедии; трагедия восхищает нас тем, что
дает почувствовать долю наслаждения, заключенную в страдании. В этом же -
источник той грусти, которая неотделима от прекраснейшей мелодии.
Удовольствие, содержащееся в печали, слаще удовольствия как такового.
Отсюда и изречение: "Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели в дом
пира". Это не означает, что высшая ступень удовольствия обязательно связана
со страданием. Радости любви и дружбы, восхищение природой, наслаждение
поэзией, а еще более - поэтическим творчеством зачастую не содержат такой
примеси.
Доставлять удовольствие в этом высшем его смысле - это и есть истинная
польза. А доставляют и продлевают это удовольствие поэты или же
поэты-философы.
Деятельность Локка, Юма, Гиббона, Вольтера, Руссо {Я следую
классификации, принятой автором "Четырех Веков Поэзии", однако Руссо был
прежде всего поэтом. Остальные, даже Вольтер, всего лишь резонеры.} и их
учеников в защиту угнетенного и обманутого человечества заслуживает
признательности. Однако нетрудно подсчитать, на какой ступени морального и
интеллектуального прогресса оказался бы мир, если бы они вовсе не жили на
свете. В течение столетия или двух говорилось бы немного больше глупостей, и
еще сколько-то мужчин, женщин и детей было бы сожжено за ересь. Нам,
вероятно, не пришлось бы сейчас радоваться уничтожению испанской инквизиции.
Но невозможно себе представить нравственное состояние мира, если бы не было
Данте, Петрарки, Боккаччо, Чосера, Шекспира, Кальдерона, лорда Бэкона и
Мильтона; если бы никогда не жили Рафаэль и Микеланджело, если бы не была
переведена древнееврейская поэзия; если бы не возродилось изучение греческой
литературы; если бы поэзия античных богов исчезла вместе с их культом. Без
этих стимулов человеческий ум никогда не пробудился бы ни для создания
естественных наук, ни для применения к общественным заблуждениям
рассудочного анализа, который ныне пытаются поставить выше непосредственного
проявления творческого начала.
Мы накопили больше нравственных, политических и исторических истин, чем
умеем приложить на практике; у нас более чем достаточно научных и
экономических сведений, но мы не применяем их для справедливого
распределения продуктов, которые благодаря этим сведениям производятся в
возрастающем количестве. В этих науках поэзия погребена под нагромождением