"Перси Биши Шелли. Защита поэзии" - читать интересную книгу автора

дух присутствует в их поэзии в той же мере, в какой внешние ее формы
сохранились в религии новой Европы до Реформации. Один из них предшествовал,
второй - следовал за Реформацией почти через равные промежутки времени.
Именно Данте и был первым из религиозных реформаторов, и Лютер превосходит
его скорее язвительностью, нежели смелостью обличений папского произвола.
Данте первый пробудил восхищенную им Европу; из хаоса неблагозвучных
варваризмов он создал язык, который сам по себе был музыкой и красноречием.
Он был тем, кто сплотил великие умы, воскресившие ученость; Люцифером той
звездной стаи, которая в XIII веке, словно с небес, воссияла из
республиканской Италии над погруженным во тьму миром. Самое его слово
одухотворено; каждое подобно искре, огненной частице неугасимой мысли.
Многие из них подернуты золою и таят в себе огонь, для которого еще не
нашлось горючего. Высокая поэзия бесконечна; это как бы первый желудь,
зародыш всех будущих дубов. Можно подымать один покров за другим и никогда
не добраться до сокрытой под ними обнаженной красоты смысла. Великая поэма -
это источник, вечно плещущий через край водами мудрости и красоты; когда
отдельный человек и целая эпоха вычерпают из него всю божественную влагу,
какую они способны восприять, на смену им приходят другие и открывают в нем
все новое и новое, получая наслаждение, какого они не ждали и не могли себе
представить.
Век, наступивший после Данте, Петрарки и Боккаччо, был отмечен
возрождением живописи, скульптуры, музыки и архитектуры. Чосер зажегся этим
священным огнем, и таким образом английская литература поднялась на
итальянском фундаменте.
Не будем, однако, отвлекаться от нашей задачи защиты Поэзии и
заниматься ее критической историей и влиянием ее на общество. Достаточно
сказать, что поэты, в широком и истинном смысле этого слова, воздействовали
на свою эпоху и на все последующие, и сослаться на отдельные примеры, уже
приводившиеся в подтверждение мнения, противоположного тому, которое
высказывает автор "Четырех Веков Поэзии".
Но он выдвигает еще и иной довод, чтобы развенчать поэтов в пользу
мыслителей и ученых. Признавая, что игра воображения приносит больше всего
удовольствия, он считает работу разума более полезной. Чтобы принять такое
разделение, посмотрим, что именно разумеется здесь под пользою.
Удовольствием или благом зовется вообще то, к чему сознательно стремится
существо, наделенное чувствами и разумом, и чему оно предается, когда
находит. Есть две фазы или степени удовольствия, одно - длительное, всеобщее
и постоянное, другое - преходящее и частное. Пользою может быть то, что
является средством достигнуть первой или же второй. Если первой - тогда
полезно все, что укрепляет и очищает наши привязанности, открывает простор
воображению и одухотворяет область чувственного. Но автор "Четырех Веков
Поэзии", видимо, употребляет слово "польза" в более узком смысле: как то,
что утоляет потребность нашей животной природы, делает жизнь безопаснее,
рассеивает наиболее грубые из суеверий и внушает людям взаимную терпимость в
той степени, какая совместима с мотивами личной выгоды.
Нет сомнения, что ревнители пользы в этом ограниченном ее понимании
также имеют свое место в обществе. Они идут по следам поэтов и копируют их
стихи для повседневного употребления. Они творят пространство и созидают
время. Труд их весьма ценен, покуда они ограничиваются заботой о низших
потребностях, без ущерба для высших. Пусть скептик разрушает грубые