"Перси Биши Шелли. Защита поэзии" - читать интересную книгу автора

способности к приятным ощущениям; в этом-то и заключается разложение. Оно
начинается с воображения и интеллекта, т. е. с сердцевины, а оттуда, подобно
парализующему яду, распространяется на чувства и, наконец, даже на
чувственные желания, пока все не превращается в омертвелую массу, в которой
едва теплится сознание. С приближением такого времени поэзия всегда
обращается к тем способностям человека, которые угасают последними и,
подобно шагам Астреи, уходящей из мира, голос ее слышится все отдаленнее.
Поэзия неизменно дает людям все наслаждение, какое они способны испытывать;
она всегда остается светочем жизни, источником всего прекрасного,
благородного и истинного, что еще может существовать в годины мрака.
Несомненно, те из изнеженных жителей Сиракуз и Александрии, которые
восхищались поэмами Феокрита, были менее бессердечны, жестоки и чувственны,
чем остальные. Прежде чем исчезнет Поэзия, должна распасться самая плоть
человеческого общества: никогда еще не распадались полностью священные
звенья той цепи, которая, проходя через множество сердец, восходит к великим
умам и оттуда посылает незримую эманацию, все соединяющую воедино и
поддерживающую жизнь повсюду. Это она содержит в себе одновременно зачатки и
своего собственного, и общественного возрождения. Кроме того, не следует
ограничивать влияние буколической и эротической поэзии теми, к кому она в
свое время обращалась. Те могли воспринять ее бессмертную красоту лишь как
отдельные фрагменты. Читатели, наделенные более тонкой восприимчивостью или
рожденные в более счастливую эпоху, могут увидеть в ней части той великой
поэмы, которую все поэты, подобно согласным думам единого великого ума,
слагают от начала времен.
Тот же цикл, хотя и в более узких пределах, прошел и Древний Рим; но
там общественная жизнь, по-видимому, никогда не была до такой степени
насыщена поэтическим началом. Римляне, как видно, считали, что греки
достигли совершенства как в своих нравах, так и в следовании природе; они не
пытались создавать, в стихах ли, в скульптуре, музыке или архитектуре,
ничего, имевшего прямое отношение к их собственному бытию, но лишь такое,
где отражалось нечто общее для всего мира. Впрочем, мы судим об этом по
неполным данным, а потому, быть может, с недостаточной полнотой. Энний,
Варрон, Пакувий и Акций - все четверо большие поэты - до нас не дошли.
Лукреций обладал творческим даром в высочайшей степени, Вергилий - в очень
высокой. У этого последнего изысканность выражений подобна светлой дымке,
прикрывающей от читателя ослепительную правдивость его изображений мира.
Ливии весь исполнен поэзии. Однако Гораций, Катулл, Овидий и все другие
большие поэты, современники Вергилия, видели человека и природу в зеркале
греческого искусства. Государственное устройство и религия также были в Риме
менее поэтичны, чем в Греции, как тень всегда бледнее живой плоти. Поэтому
римская поэзия скорее следовала за совершенствованием политического и
семейного быта, чем звучала с ним в лад. Подлинная поэзия Рима жила в его
гражданских установлениях; ибо все прекрасное, истинное и величественное,
что в них было, могло порождаться только тем началом, которое творило самый
этот порядок вещей. Жизнь Камилла; смерть Регула; сенаторы, торжественно
ожидающие прихода победоносных галлов; отказ Республики заключить мир с
Ганнибалом после битвы при Каннах - все это не было результатом расчета и
вычисления возможных личных выгод такого именно течения событий для тех, кто
были одновременно и сочинителями, и актерами этих бессмертных драм.
Воображение, созерцавшее красоту этого общества, создавало ее по