"Лев Шейнин. Исчезновение ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

дня. Потом, вызвав дежурного по тюрьме, Глотник передал ему написанную
жалобу, а когда дежурный ушел, вскрыл себе вену. Начальник тюрьмы добавил,
что опасность благодаря принятым медицинским мерам миновала и Глотник
находится в удовлетворительном состоянии.
По закону, следователь, получив жалобу подследственного, обязан
направить ее по назначению. Я так и поступил и, ознакомившись с жалобой
Глотника, попросил начальника тюрьмы срочно отправить ее в Комиссию
партийного контроля, куда она и была адресована.
Жалобы подследственных на следователей иногда содержат известные
преувеличения, а то и просто вымыслы, но всегда требуют очень серьезного к
себе отношения уже по одному тому, что написаны лицом, лишенным свободы, и
право заключенного жаловаться - его законное, естественное и неотъемлемое
право, или, как выражаются юристы, процессуальная гарантия. Если следствие -
это род борьбы, то не удивительно, что одна из сторон не только защищается,
но и в свою очередь нападает. Другой вопрос, что формы этого нападения
характерны для морального облика нападающего, но самое положение
арестованного, борющегося за свое освобождение, в известной мере объясняет и
не совсем благовидные методы самозащиты, иногда избираемые им. Вот почему я
без всякого раздражения обычно относился и к таким явно необоснованным,
окрашенным озлоблением против следователя, а иногда и просто клеветническим
жалобам.
Так и в этот день, прочитав письмо Глотника на себя и Голомысова, я не
поддался чувству раздражения, хотя никогда еще мне не приходилось читать
жалобы более злобной, подлой и лживой.
Глотник писал Шкирятову, что он обращается к нему в самый страшный день
своей жизни, когда, не выдержав свалившейся на него беды, твердо решил
покончить с собой.
"Вы прочтете, Матвей Федорович,, это письмо, когда меня уже не будет в
живых. Это хотя бы дает мне надежду, что оно будет вами прочитано. Я не могу
и не хочу больше жить, потому что не в силах доказать свою невиновность в
самом страшном преступлении, которое только может быть инкриминировано
человеку, - в убийстве своей жены...
Это тем более для меня невыносимо, что я всегда горячо любил свою жену,
и когда она загадочно исчезла, я не уставал помогать органам следствия в
раскрытии этой тайны и розысках жены... Больше полугода МУР ничего не мог
сделать, и я имел наивность обратиться к начальнику следственного отдела
Прокуратуры СССР Шейнину, надеясь, что он поможет мне в розысках жены... Но
Шейнин не сумел разгадать этой тайны и тогда, - из ложного самолюбия, иначе
я не могу объяснить, - стал превращать меня из потерпевшего в обвиняемого!
Он и его сподручный Голомысов начали создавать против меня "улики",
обрабатывая свидетелей, ловко подтасовывая факты, собирая всякие сплетни и
грязь, не имеющую никакого отношения к делу... Я доведен до полного
отчаяния, у меня нет сил бороться с этим произволом, и я решил покончить с
собою... Я пишу вам для того, чтобы Шейнин и Голомысов понесли заслуженную
кару за свое поведение..."
Дальше Глотник очень деликатно касался эпизода с красителями, отметив,
что "сразу признал допущенную им ошибку", которая является совершенно
"случайной" для его жизни и работы, и что это признание лучшее
доказательство его искренности.
Ознакомившись с этим любопытным человеческим документом, я подумал, что