"Лев Шейнин. Западня ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

протоколах дела, потому что это уже не для протокола...
- Через полгода, после того как мне стукнуло пятьдесят лет, - помните,
я вам об этом как-то начал рассказывать, - мне пришлось однажды поздно
задержаться на работе, так как нужно было продиктовать срочный доклад в
Москву. Это было в самом конце мая, когда у нас в Ленинграде начинаются
белые ночи.
Должен заметить, что я никогда не разделял поэтических восторгов по
поводу ленинградских белых ночей. Это беспринципное, я бы сказал, смешение
дня и ночи, призрачная мгла, окутывающая ночной город и в сущности мешающая
людям спать, это бледное, больное солнце, медленно встающее в бледном
рассвете, - все это, знаете ли, решительно мне не нравилось и очень мешало
работать. Вероятно, когда-нибудь наука выяснит, что в этих белых ночах есть
нечто болезненное и тлетворное; и характерно, что именно в белую ночь
началась и моя беда.
Словом, мне надо было срочно диктовать доклад, и так как машинистки
моего управления уже ушли, то я вызвал машинистку из дежурной комнаты. Через
несколько минут ко мне вошла очень хорошенькая, совсем молодая девушка. За
нею вахтер внес ее машинку, и я начал диктовать...
Тут Тер-Аванесов прервал свой рассказ и стал раскуривать папиросу. Он
зажигал спичку за спичкой, но пальцы его дрожали, и огонек угасал до того,
как он успевал прикурить. Было заметно, что он очень взволнован, но не
хочет, чтобы я это понял. Поэтому я не стал помогать ему прикурить и сидел с
таким видом, как будто его неудачи с гаснущими спичками вполне естественны и
обычны.
- Сырые спички, Сергей Степанович, - сказал я ему, наконец. - Позвольте
предложить свою...
Я зажег спичку. Он прикурил, сделал несколько затяжек, а потом, резко
повернувшись ко мне, сказал:
- Короче, через два месяца я женился на этой девушке. И был счастлив.
Но я был очень занят на работе, приходил домой очень поздно, и жене,
естественно, было скучно. В этом смысле доля жены ответственного работника -
незавидная доля... Признаться, я до сих пор не понимаю, кто и зачем выдумал
эти ночные бдения, бесконечные совещания, поздние вызовы к начальству... Но
дело не в этом.
Галя начала тосковать. А я, приходя домой поздно, усталым, едва успевал
поесть и заваливался спать. Однажды, после большого разговора с женой-прямо
сказавшей, что ей томительна такая жизнь, я преддожил ей завести знакомства,
бывать в театрах без меня, другого выхода не было... Словом, однажды жена
меня познакомила с одним молодым человеком, с которым она встретилась у
одной подруги. Он оказался художником видимо не очень способным, так как
работал он в Лен-рекламе, сам рисовал мало, а больше принимал заказы на
рекламу и вел расчеты с заказчиками и художниками.
Впрочем, судя по всему, он был вполне доволен своей судьбой... Он стал
бывать у нас ежедневно. Я приходил с работы и обычно заставал Георгия
Михайловича - так его зовут - неизменно корректного, очень-обязательного,
чуть, к сожалению, приторного, с этакими прозрачными, с поволокой, светлыми
глазами и чуть вытянутым вперед, как бы принюхивающимся носом...
Сказать по совести, мне был очень противен этот фатоватый пошляк, с его
манерой говорить в напыщенном стиле, с его парикмахерским шиком, гнилыми
зубами дегенерата, подобострастными ужимками и ложным пафосом, с которым он