"Павел Шехтман. Пламя давних пожаров " - читать интересную книгу автора

средневековыми идеями и национальным шовинизмом". Причем "идеологи армянской
буржуазии, начиная с революционных организаций (т.е. Дашнакцутюн и Гнчак,
кстати, членов II Интернационала - П.Ш.), распространяют между народностями
антагонизм, вражду и фанатизм. ("Т.Л.", 1.10.1905). В результате татары чуть
ли не вынуждены были резать армян. Логика обвинений в адрес "революционных
организаций" при этом такова. Армянские революционеры, вопреки принципам
интернационализма, призывают массы к борьбе с турками. Они проповедуют
"средневековые" идеи национального сплочения и национальной борьбы
(шовинизм!), в ущерб классовой борьбе против реакционной буржуазии
(оппортунизм!) и духовенства (клерикализм!). И подобная абсолютизация
классовой борьбы отнюдь не была плодом марксистского догматизма, ибо
применялась она только в требованиях к армянам. В принципе же
социал-демократы (даже большевики) вполне признавали тогда "прогрессивное
значение" национальной буржуазии окраин и тем более
национально -освободительной борьбы. Таким образом, марксистская фразеология
служит тут лишь для оформления традиционных армянофобских чувств, того
шовинизма, который так ярко проявился у грузинских деятелей в 1918-21 годах.
Другой грузинский публицист, Леван Кипиани, признавая татар и власти
зачинщиками резни, укорял армян участием в резне, призывая их "успокоиться
ради покоя жен, сестер и детей". "Что же касается утверждения..., что
армяне... не в силах бороться с "ужасною" провокацией, то на это скажу
следующее. Нет такой ужасной... силы, которая бы не оказалась жалкой и
бессильной перед дружным напором всех сознательных сил, когда весь народ,
все его элементы ясно и определенно выставляют борьбу с известным темным
общественным явлением... И мне всегда казалось, что армяне, как народ более
культурный, должны обладать более высоким коэффициентом сопротивляемости
провокации. Но происходит что-то странное, нелепое, непонятное..." ("И.О.",
6.12.1905). На это последовал резкий ответ редакции "Нового Обозрения": "...
тогда надо допустить, что армяне взялись за оружие лишь для того, чтобы
нарушать покой жен, матерей и детей, в том числе и своих. Сидя в кабинете,
можно, конечно, говорить о "коэффициенте сопротивляемости"; но когда кругом
льется кровь, пылают села и целой народности грозит опасность быть стертой с
лица земли, тогда, суждения о "коэффициенте сопротивляемости" приобретают
характер прописной морали. Правда, "происходит что-то странное, нелепое,
непонятное". Происходит то, что, доведенные до отчаяния, армяне берутся за
оружие и для предупреждения дальнейших нападений иногда сами переходят в
наступление. Быть может, в этом г. Кипиани видит странное, нелепое? Но
поймите же, что к этому средству армяне прибегают как к единственному
выходу, как к способу устрашения невежественной татарской массы, на которую
может воздействовать только физическая сила. " (там же). Но армянофобские
заявления, впрочем, и на Западе не соответствовали общему тону реакции на
события в России. Нельзя сказать, чтобы резня особо потрясла мир на фоне
всех событий того памятного года, однако она произвела немалое впечатление,
причем, что характерно, Запад обратил пристальное внимание на Закавказье
именно в связи с пожаром нефтепромыслов. Лейтмотивом отношения широкой
русской и мировой общественности к закавказским событиям было безоговорочное
сочувствие к армянам, в которых видели "культурный народ", ставший жертвой
провокации самодержавия, а также темноты и невежества окружающих племен. При
этом, как видим, даже жестокости армян воспринимались как нечто естественное
и чуть ли не необходимое в данных условиях, и не могли поколебать