"Хэролд Шехтер. Nevermore " - читать интересную книгу автора

со своей стороны я должен прежде всего потребовать от вас объяснений
непозволительного отзыва обо мне как о кротике, то есть о существе,
отвратительном на вид и к тому же полуслепом! Полагаю, вы имели в виду
сказать "критик"?
Гость наморщил лоб, явно озадаченный моими словами.
Когда я закончил, он вытянул губы, имитируя беззвучный свист.
- Что меня повесили, если у вас прямо изо рта не выходит
златообрезанная, вручную отделанная, по семь долларов экземпляр Декларация
Независимости, - заявил он. - Вас послушаешь, так мозги высохнут, как
вчерашнее белье на ве-веревке. Что до меня, может, я каких ваших высоколобых
слов и не знаю, но всегда отвечаю за свои. Можете именовать себя критиком,
коли вам угодно, а по мне, вы и вам подобные - попросту скопище
кротов-паразитов, бесполезных маленьких критиков, которым только и есть
дело, что копаться под ногами и досаждать добрым людям.
Оскорбление, и без того нестерпимое, сделалось еще хлеще, когда толпа
юных приверженцев Крокетта приветствовала его буйным хохотом. Грудь моя
воспламенилась негодованием. Я поднялся со стула, сделал шаг вперед, обойдя
письменный стол, и остановился прямо перед наглым жителем границы. Стоя
вплотную к нему, я вновь был поражен исходившей от него аурой грубой
физической силы. Он источал этот запах, как более утонченные люди - аромат
кельнской воды. Выпрямившись во весь рост, я обратился к нему так:
- Возможно, обстановка, в коей вы застали меня ныне, создает ложное
впечатление обо мне как о натуре чуждой мужественных забав. В таком случае
вы грубо ошиблись. Я - гордый потомок рода, привыкшего к воинской службе.
Сам маркиз де Лафайет[4] публично воздавал хвалу героическим подвигам,
совершенным моим дедом, генералом Дэвидом По,[5] во имя американской
свободы. Что до меня самого, в архивах армии Соединенных Штатов и военной
академии Уэст-Пойнта имеются красноречивые доказательства моей доблести. И
хотя воинственный задор несколько чужд моему темпераменту, я не уклонюсь от
боя, когда задета моя честь, и могу повторить вслед за Стратфордским Лебедем
и его меланхолическим принцем: "Я не горяч, но я предупреждаю: отчаянное
что-то есть во мне".
В искренности этой речи невозможно было усомниться, хотя суть ее
по-прежнему ускользала от меня. Я прямо спросил Крокетта, с какой целью он
меня разыскал.
- Да это ж виднее, чем завитки на заду бизона! - был ответ. - Хочу,
чтоб ты извинился письменно в том самом моднючем журнале.
- Немыслимо! - вскричал я. - Вы требуете, чтобы я преступил
священнейший принцип моей профессии. Подобно поэту, критик откладывает
всякое попечение, кроме безусловной, несгибаемой верности вечным законам
художественной истины.
- Чтоб тебя освежевали, Крот! - возопил Крокетт. - Ты и словечка в
простоте сказать не можешь!
- Вот вам мое слово, полковник Крокетт: я не могу - не стану -
исполнять вашу просьбу.
Крокетт раздул щеки, потом выдохнул, пожал массивными плечами и заявил:
- Полагаю, другого выхода нет. Придется нам драться, Кротик!
Вся юная публика испустила радостный вопль, вырвавшийся словно из
единой глотки:
- Драться! - заорали они. - Мистер По и Дэви Крокетт будут драться!