"Джек Шэфер. Шейн (вестерн)" - читать интересную книгу автора

поближе, в деле, и ты видел, что он сильный, сбитый, что на теле у него
нет лишнего веса, как нет лишних усилий в его плавных, свободных
движениях. То, что он проигрывал рядом с отцом в росте и силе, он возмещал
быстротой движений, инстинктивным согласованием разума и мускулов и
внезапными вспышками свирепой энергии, как в тот раз, когда старый пень
пытался на него опрокинуться. Большей частью эта энергия дремала в нем
невостребованная, пока он без особых усилий одолевал обычные ежедневные
дела. Но когда приходила пора, она выплескивалась из него таким, пламенным
порывом, что мне тогда страшно становилось.
И, как я уже пытался объяснить матери, страх у меня вызывал не сам Шейн, а
возникавшие при этом в голове смутные догадки о необыкновенных
особенностях человеческой породы, которых мне в том возрасте все равно
было не понять. В трудные мгновения в нем возникала такая целеустремленная
собранность, он так весь выкладывался ради того, что в эту минуту
требовалось... Меня это одновременно и восхищало, как чудо, и ужасало. А
потом он снова становился спокойным, ровным человеком, и моя восторженная
мальчишеская преданность разделялась поровну между ним и отцом.
Примерно в это время я начал чувствовать в себе силу и гордился, что могу
побить Олли Джонсона с соседней фермы. Как и положено мальчишке, драка у
меня в мыслях занимала самое главное место.
Однажды, когда мы с отцом остались вдвоем, я спросил у него:
- А ты можешь побить Шейна? В драке, я имею в виду.
- Трудный вопрос, сынок. Если вдруг придется, думаю, смогу это сделать.
Но, будь я проклят, вовсе мне не хочется пробовать. У некоторых людей
чистый динамит внутри - вот он как раз такой. И вот что я тебе скажу,
однако: в жизни не встречал человека, которого мне так хотелось бы иметь
на своей стороне в любой заварухе.
Это я мог понять, и это меня вполне устраивало. Но были в Шейне кое-какие
черты, которых я не понимал. Когда он пришел на кухню поесть в первый раз
после того, как согласился остаться с нами, он подошел к стулу, на котором
раньше всегда сидел отец, и остановился возле него, ожидая, пока мы займем
остальные места. Мать была удивлена, ей это не по вкусу пришлось. Отец
успокоил ее теплым взглядом. Потом прошел к стулу напротив Шейна и уселся
там, как будто это было для него самое подходящее и привычное место, и
после они с Шейном всегда занимали эти же самые места.
Я не мог найти причин для такого перемещения, пока в первый раз один из
наших соседей-гомстедеров не постучал в дверь, когда мы ели, и тут же
вошел, как они почти все обычно делали. И тогда до меня вдруг дошло, что
Шейн сидит прямо напротив двери и может сразу увидеть любого входящего
внутрь человека. Я сумел понять, что именно это ему и было нужно. Я только
не мог сообразить, для чего это ему было нужно.
По вечерам после ужина, когда он неспешно разговаривал с нами, он никогда
не садился напротив окна - только сбоку. На веранде он всегда устраивался
лицом к дороге. Ему нравилось, чтобы сзади него была стена, и не просто
для того, чтобы откидываться на нее спиной. Независимо от того, где он
находился - если не за столом - всегда он сначала поворачивал стул спинкой
к ближайшей стене, без какой-либо демонстративности, просто ставил его под
стенку и усаживался одним легким движением. Похоже, ему даже не приходило
в голову, что в этом есть что-то необычное. Просто это было частью его
постоянной настороженной готовности. Он всегда хотел видеть все, что