"Лао Шэ. Под пурпурными стягами (Роман) " - читать интересную книгу автора

велика, стали носить одежду из заморской ткани, собаки постепенно
смирились с новшеством и лаять перестали, наверное, одежда из
"бамбуковки" им тоже стала казаться обычной.
В жизни старого Вана бывали дни, когда он, вооружившись кошелем,
обходил своих должников. Он шел по улице, внимательно смотря по
сторонам. Эх! Почти все новые лавки на своих вывесках имели слово
"заморский": "Заморские товары", "Заморский табак". В мелких лавчонках
предлагали "заморскую" бумагу и "заморское" масло. В тех торговых
заведениях, где обычно продавались женские украшения, мыло ("Лебединое"
и "Дворцовое"), благовония и свечи, - даже в этих лавках, от которых
веяло стариной и сам образ которых заставлял вспоминать древность,
лежали теперь "заморские" пудра, сода и крем. Пекинские старьевщики,
собирая в хутунах [Хутун - переулок] рваную обувь и обрывки бумаги, в
свое время кричали:
- Меняем старье на "головастые" чиркалки! Теперь они предлагали:
- Меняем старье на заморские спички!
Когда Ван слышал их голоса, он сразу же вытаскивал свое старое огниво
и принимался высекать искру, чтобы зажечь табак в гуаньдунской трубке,
немало повидавшей на своем веку. Только какой в этом прок? Разве старое
огниво остановит поток иностранных товаров: все эти заграничные шелка и
холсты, спички и пудру, ручные и настенные часы, "заморское" оружие?
Однако Ван на то и торговец, чтобы знать цену деньгам. Он всегда умел
держать нос по ветру. Он, правда, не мог открыть свою собственную лавку,
в которой продавалась бы заморская свинина, однако, торгуя жареными
курами и мясом под соей, он попутно приторговывал "заморским" маслом и
какими-то иностранными снадобьями. Понятно, если бы он торговал один,
весь барыш доставался бы только ему. Но он должен был зарабатывать
деньги и для хозяина торгового ряда. Ясно, что часть барыша в этом
случае уплывала "за море", потому что на товарах красовалось слово
"заморский". Старый Ван ничего не мог с этим поделать! - Куда только
уходят деньги? - задавал вопрос старый Ван. В конце концов он, кажется,
получил на него ответ, так как отказался вести собственную торговлю,
потеряв всякую надежду разбогатеть. Наверное, поэтому он все больше и
больше ненавидел "заморское", хотя, увы, его собственная одежда шилась
из заграничной ткани и к тому же заграничной иглой и ниткой. И все же
старик не хотел с этим мириться и порой с воодушевлением заявлял, что
все эти чужеземные штучки стоят у него поперек горла. Особенно остро он
невзлюбил все иностранное, узнав, что на его родине, в Цзяодуне,
начались беспорядки и религиозные суды [Имеются в виду суды над теми,
кто выступал против западных миссионеров и "заморской" веры], после чего
иностранцы и их местные холуи крепко уселись на шею землякам.
Когда он впервые приехал в Пекин, все, что он видел и слышал вокруг,
казалось ему непривычным и вызывало противодействие: одежда знаменных
людей, их поведение и церемонии, даже манера говорить. Лавочник Ван
никак не мог, например, уразуметь их привычку привередливо выбирать в
его лавке товар (будто у них каждый день праздник) и постоянно
устраивать изысканные пиршества, даже если им приходилось залезать в
долги. Еще более странным казался ему обычай держать певчих птиц и
повсюду расхаживать с клеткой. И походка какая-то чудная - вразвалочку,
словно человек плывет по воздуху, как небожитель. Но когда Вану