"Лао Шэ. Под пурпурными стягами (Роман) " - читать интересную книгу автора

крепла в ее сознании. Все люди, будь то знаменные маньчжуры, китайцы или
мусульмане, живут вроде как бы одной семьей, и все помогают один
другому. В голове крутилась и другая мысль: коли за ягненка, посланного
кому-то в подарок, дают пост и жалованье, значит, если подарить
верблюда... можно сделаться знатным вельможей? Спустя много лет, когда я
стал что-то соображать, я понял, что в рассуждениях сестренки была своя
логика.
Тетя решительно возражала против намерений матушки и сестренки, хотя
и не имела ничего против лавочника Вана или дядюшки Цзиня, с которыми
она, кстати сказать, поддерживала связи, более тесные, чем мы. Когда она
принимала у себя гостей, из лавки "Торговая удача" ей всегда присылали
коробку со сладостями, а в лавке Цзиня она частенько (особенно в
пасмурные дни, когда ей приходилось сидеть дома) заказывала
первоклассный бараний сычуг или жареную баранью грудинку. Что до нас, то
мы, увы, не имели тетиного размаха, да и средств у нас не хватало, чтобы
покупать такие кушанья. Так вот, наша тетя твердо верила как в самую
великую истину: если женщина на кого-то работает, значит, она совершает
нечто постыдное.
- Кто этим занимается, ничем не отличается от тех самых, из уезда
Саньхэ! - говорила она.
Мать знала, что женщины из Саньхэ приехали в город, гонимые нуждой и
голодом, в поисках работы. Они такие вовсе не от природы, как, скажем,
императорская дочь, которая с самого рождения уже принцесса. Но сказать
об этом тете мать не решалась. Только улыбнется и промолчит.
В дни получек и новых забот мать вдруг узнавала, что кто-то из
соседей выдает дочку замуж или принимает в дом молодую жену. Улыбка
сразу же исчезала с ее лица и появлялась лишь на мгновение в разговоре с
тетей. Почему-то мать сразу же начинала пить много горячего чаю,
несколько чайников подряд, словно ее иссушала изнутри жестокая жажда.
Бедная матушка!
Я не знаю, как выглядела моя мать в свои молодые годы, - я родился
последним, когда ей было под сорок, - однако, вспоминая ее образ вплоть
до последних лет ее жизни, я уверен, что в двадцать-тридцать лет она
была писаной красавицей, как моя старшая сестра. Ростом невысокая, она
не казалась маленькой, наверное, потому, что все ее движения были
необыкновенно легкие и свободные. На ее чистом, с небольшой желтизной
лице лежала печать спокойствия и даже безмятежности, будто в своей жизни
за десятки лет она никогда не знала ни бед, ни лишений. Нос у нее
небольшой и правильной формы. Черные блестящие глаза смотрели
внимательно, а не бегали, как у многих, по сторонам. Все в ее облике
говорило о том, что люди, подобные ей, исполнены порядочности и лишены
дурных наклонностей. На первый взгляд она казалась хрупкой, даже
какой-то бесплотной, но, заметив высокую груду белья, выстиранного ею,
вы сразу же понимали, что она привыкла к трудностям и не избегала их,
как бы ей ни приходилось тяжело.
Уже на второй день после моего рождения матушка стала проявлять
признаки беспокойства, хотя была еще очень слабой, о чем красноречиво
свидетельствовали ее бескровные губы. Несмотря на жизненные невзгоды,
она никогда не отказывала нашим знакомым в помощи по случаю разных
семейных торжеств: значит, гости придут и к нам, чтобы поздравить ее с