"Лао Шэ. Под пурпурными стягами (Роман) " - читать интересную книгу автора

новеньких красных билетов из меняльной лавки Лао Юйчэна. Такие билеты с
изображением отрока Лю Хая и золотой жабы [Лю Хай - персонаж китайских
мифов и сказаний, изображался в виде отрока, играющего с трехпалой
золотой жабой. Воспринимался как символ благополучия] обычно дарили на
счастье в праздник Нового года. При желании их можно было обменять на
деньги, причем каждый билет стоил два чоха. Вместе со счастливыми
билетами тетка передала своей племяннице все заботы, связанные с
рождением ее маленького братца. Тетя всем дала понять: что бы ни
случилось, она не будет в ответе!
Когда сестренка прибежала в дом свекрови, она увидела обоих мужчин во
дворе - они зажигали петарды. Понятно, что в праздник Малого нового года
- двадцать третьего числа последней луны - им следовало бы, немного
ужавшись в расходах, подумать о возвращении долгов, побивших в этом году
все рекорды, чтобы в канун Нового года не слышать стука кольца, которым
колотит в дверь рука кредитора. Но эта мысль даже не приходила им в
голову. Правда, свекрови все-таки удалось добыть немного денег, но она
потратила их на засахаренные тыквенные семечки с кунжутом - самые что ни
на есть дорогие. Разложив сладости перед богом очага, она, как водится,
вытаращила глаза и промолвила:
- Ешь свои сладости и отправляйся на небо! Замолви там доброе слово,
да не болтай лишнего!
Мужчины, также раздобыв где-то денег, накупили хлопушек и петард. Они
скинули с себя длинные халаты и переоделись. Отец набросил на себя
старый лисий тулупчик, стянул его облезлым матерчатым поясом, однако
тулуп все равно свободно болтался на старике - на одежде не оказалось ни
одной застежки. Сын, поскольку был молод годами и крепок силами, накинул
на себя лишь легкую ватную куртку. Он то и дело чихал, но делал вид, что
ему вовсе не холодно. Приготовления закончились, и раздались резкие
взрывы петард, слившиеся в сплошной треск. Во все стороны летели искры.
Сын поджигал "одноголосую" хлопушку под названием "громовик", а отец в
то же самое время запускал "двухголосую" - "двойной пинок". Взрывы и
треск раздавались через равные промежутки времени, словно стук
кастаньет. "Трах-тах! Бам! Бам! Трах-тах!.. Довольные мужчины
переглядывались и радостно, улыбались, уверенные, что их огнеметное
искусство, несомненно самое совершенное во всем Пекине, должно снискать
высокую похвалу живущих окрест людей.
Слова сестренки потонули в треске "громовиков" и "двойных пинков".
Наконец до свекрови дошло, что в доме невестки кто-то угорел.
- Как это так? - рявкнула она так, что ее голос заглушил взрывы
петард и хлопушек. - Ох уж эти бедняки! Не могут даже поберечься!.. А
может-де, она нарочно угорела?
Старуха очень любила это странное "может-де": ей казалось, что это
слово придает речи литературное изящество. Решив спасти родственницу и
тем самым проявить свое безмерное благородство, она пошла одеваться.
Мужчины, поглощенные своим занятием, видимо, не слышали, что сказала
сестренка, или оставили ее сообщение без внимания. Впрочем, если бы даже
они что-то и услышали, они все равно не приняли бы ее слова всерьез,
потому что в тот момент, кроме как о петардах, ни о чем больше не
думали.
Итак, когда я появился на свет, а моя матушка лежала без сознания,