"Александр Щербаков. Скачущий череп (Страшные истории)" - читать интересную книгу автора

за отцов и братьев.
Но поскольку церкви были порушены, священники сосланы или расстреляны,
богослужебные и святоотеческие книги изъяты и уничтожены бесовским воинством
Емельяна Ярославского, то к вере, прежде находившей укрепление в храмовом
богослужении, стало примешиваться языческое суеверие. А христианские обряды
еще более тесно и затейливо стали переплетаться с языческими. Разве не
удивительно, что мы, дети атомного века, воочию видели все это: и
предрождественские гадания на блюдце, на петуха, на зеркало; и святочные
шествия "машкарованных", и катания на Масленицу с ритуальными кострами, и
венки в Троицын день, и обливания водой на Ивана Купалу...
Все это наполняло нашу жизнь не только внешней поэзией ярких ритуалов,
но и внутренней таинственностью, верой в чудеса, в нечистую, неведомую и
крестную силу.
Годы те не отличались беспечностью и благоденствием, бед и горестей
хватало, а они, как известно, не приходят к людям без коварных козней этой
нечистой силы.
Когда-то замечательный писатель Иван Бунин говорил, что это он должен
был написать о Пушкине, ибо кто же лучше него, выросшего в деревне, в
"русском подстепье", среди "бледных, как саван, овсов", может описать жизнь
великого поэта в Михайловском, в Болдине, кто лучше его знает быт и нравы
усадебного дворянства, крестьянской общины, всей русской деревни? Может,
кому-то эти слова Бунина кажутся излишне самонадеянными, но мне они близки и
понятны.
Все мы проходили в школе тургеневские "Записки охотника", и, наверное,
многим полюбился чудесный рассказ "Бежин луг". Но я вот тоже часто думаю
ревниво, что разве могли его так любить и понимать городские ребятишки, как
любили и понимали мы? Разве дано им прочувствовать с такой силой, положим,
то леденящее кровь место в рассказе, когда таинственный ягненок у мельницы в
ответ на ласковые приговаривания "бяша, бяша" вдруг оскаливает зубы и
повторяет: "Бя-яша, бя-яша"? Чтобы понять весь колдовской, весь мистический
ужас этой сцены, надо быть деревенским человеком, не однажды посидеть у
костра в ночном, знать деревенский мир изнутри, понимать языческую и
пантеистическую душу селянина.
Пожалуй, деревня всегда несла в себе не только больше веры, но и
суеверий. И хотя метко сказано мудрецом, что деревню создал Бог, а город -
дьявол, но у меня такое ощущение, что в городе самому дьяволу жить просто
негде, как, впрочем, и более мелкой нечистой силе - чертям, кикиморам,
лешим, водяным, домовым... Все это жители чисто деревенские, ибо обычные
места их обитания - чердаки, подполья, хлевы, старые мельницы и заброшенные
кладбища - естественней вписываются в деревенский быт и пейзаж, нежели в
городской. Правда, теперь в городах вроде бы стали появляться всяческие
барабашки, устраивающие переполох в квартирах многоэтажек; однако в это
как-то плохо верится.
Но если все действительно так, то, значит, пришли времена, когда и
нечистая сила побежала из деревни в город, как бежали когда-то мы на
призрачный свет городских фонарей с чисто дьявольским упрямством.
Хочу заметить, что слова "нечистая сила" я употребляю с некоторым
внутренним сопротивлением, особенно когда речь идет о домовом. Мешает
негативный оттенок. А ведь к домовому, при всей его безоговорочной
принадлежности к этой темной силе, отношение у деревенских людей самое