"Александр Щербаков. Скачущий череп (Страшные истории)" - читать интересную книгу автора

седьмой бригады не были приняты ночевки в поле - семь верст до дому не
считались расстоянием. Когда в сумерках скрывалась за косогором последняя
телега, Филат чувствовал облегчение и даже что-то вроде радости: теперь уж
никто не мешал ему беседовать со страшным, но таким притягательным
призраком, прилетавшим к нему и сюда, в неближние леса, чуть не каждую ночь.
А если все же случалось, что кто-то из трактористов или метчиков
оставался ночевать на полевом стане, то, наслышанный о странностях Филата,
спать уходил на сарай, оставляя старика в избушке одного со своими
причудами - ночными бдениями и беседами с невидимкой.
Однажды довелось ночевать и мне на том бригадном стане. Я тогда дергал
веревочку (так называлась работа копнильщика) на "Коммунаре" у комбайнера
Прокопия Жданова, человека на редкость добродушного и неунывающего, самым
сердитым ругательством которого было - "ёшь твою в роги". Естественно -
таковым было и прозвище.
Помнится, роса в тот вечер долго не выпадала, мы бросили жатву только к
полуночи и решили домой не ездить, а заночевать в поле. Сначала
расположились прямо на отволглых соломенных копешках, но было очень свежо, и
кто-то предложил поехать в избушку седьмой бригады. Мы все, комбайнер,
тракторист, отгрузчики зерна, охотно согласились, захватили котомки с
остатками еды, сели в дощатый фургон, запряженный парой лошадей, и скоро
подкатили к полевому стану.
Меня поразили темень и тишина, царившие здесь. Нас никто не встретил.
Не залаяла даже собака. Одинокая избушка и стоявший на отшибе сарай, которые
смутно просматривались во мгле, казались безжизненными. Мы уже решили, что
на стане никого нет, однако когда зашли в избушку и Прокопий чикнул спичкой,
то перед нами предстала неожиданная картина. На кровати в фуфайке и шапке
сидел, нахохлившись, бородатый Филат. Он, прикрывая ладонью лицо от света,
смотрел на нас каким-то усталым, отрешенным взглядом. Впечатление было
такое, что мы оторвали его от неких важных дел или дум.
- Чего сумерничаешь, хозяин? Примай гостей, ёшь твою в роги! - бодро
сказал Прокопий. Филат нехотя поднялся, молча зажег керосиновую лампу без
стекла и снова сел на кровать, покрытую старым тряпьем.
- Не найдется ли чайку, дядя Филат? - спросил Прокопий все тем же
бодро-непринужденным тоном, желая вызвать сторожа на разговор. Но Филат
снова не произнес ни звука в ответ, лишь молча указал на старый, облупленный
чайник, стоявший на буржуйке. Мы все испытывали чувство неловкости от того,
что хозяин был явно не рад нашему ночному вторжению. А Прокопий, все еще не
теряя надежды расшевелить его, сказал не столько с вопросительной, сколько с
утвердительной интонацией:
- Видать, помешали тебе...
Этот вопрос-утверждение прозвучал явно бестактно, ибо все мы тотчас
поняли его скрытый смысл. Понял, конечно, и Филат, что имел в виду Прокопий.
Но снова ничего не ответил, а только слабо и как бы обреченно махнул рукой
и, поднявшись, вышел за двери.
Подавленные этой странной односторонней беседой, мы молча подогрели чай
на железной печке, доели остатки съестных припасов и пошли спать на сарай. А
когда проходили мимо Филата, сидевшего на крылечке, он, наконец, сипло
выдавил единственную фразу, услышанную мною от него в ту ночь:
- Ложитесь в избушке, там теплее, а мне все равно не спать.
- Ладно, отдыхай, дядя Филат, мы как-нибудь на сеновале, - ответил