"Александр Щербаков. Скачущий череп (Страшные истории)" - читать интересную книгу автора

внучке. Но потом он стал расспрашивать невидимку, как ей спится там, в лесу
за поскотиной, не беспокоит ли трактор, пашущий рядом пары, не тесна ли
могила, и Куприян с ознобом в спине понял, что отец опять беседует с
покойной матерью. Когда же, повторив неслышимый вопрос: "Не собираюсь ли к
тебе, говоришь?", Филат со вздохом сказал, что надо бы сперва с сеном
убраться, с огородом, помочь сыну прибрать скотишко, а там уж к зиме видно
будет, Куприян не выдержал и, весь дрожа, окликнул:
- Отец!
Разговор тотчас оборвался. Филат понурил голову, опустил плечи,
замолчал, вроде как заснул.
- Тять! Что ты там бормочешь сидишь? Вот наваждение, ей-богу...
Куприян спустился с крыльца, подошел к отцу.
- С кем ты опять разговариваешь?
Филат поднял виноватое лицо, неловко улыбнулся:
- Мать приходила снова ко мне. Как не поговоришь? Родной же человек...
- Да что с тобой? Опомнись. Какая мать? Наша мать ушла навсегда, уж
скоро месяц, как в могиле спит...
Куприян почувствовал прилив жалости к отцу, сел рядом с ним на козлы,
приобняв его с непривычной нежностью, почувствовал, как завздрагивали плечи
отца, и сам не выдержал, заплакал горькими слезами, приговаривая:
- Оставь ты это... Нехорошо это, неладно... Может, тебя в больницу
свозить в район, врачам показать? Есть же лекарства такие, успокаивающие,
усмиряющие...
- Да каки тут лекарства, сынок? Душа болит. А душу пилюлями не
излечишь. Зовет она меня...
- Кто?
- Да мать.
- Как это "зовет"?
- Обыкновенно. Вот сплю я на печке - вдруг среди ночи просыпаюсь в
тревоге, ровно кто под бок меня ширнул, и чувствую неодолимую тягу взглянуть
из-за трубы на оградное окно. Потянусь, гляну - а там уж она, маячит в окне,
бледная, худая, смурная, с открытыми недвижными глазами (будто не сам я
закрыл ей глаза), и машет мне призывно рукой, выходи, дескать, жду, к тебе
пришла. Ну, я дождевик или фуфайку на плечи - и в ограду. А она уже вот
здесь, сидит на козлах с краешку. И я сажусь рядом. Начинаем беседовать...
- Ну, и о чем она...
- Я ж говорю: зовет к себе. Скучно ей там, видать, одной-то. Я другой
раз уж думаю: а может, мне и вправду пора - долой со двора?
- Ну, что ты заладил, ей-богу! - всплеснул руками отчаявшийся вразумить
родителя Куприян.
Как ни старался он, никакие уговоры и увещевания не помогали. Пробовал
даже ругаться на отца, и стыдил его, и корил - тоже все бесполезно.
Филат вроде бы и понимал сына, порой давал туманные обещания
"образумиться", но сам продолжал ходить на ночные свидания с покойницей. А
когда ему стало совсем невмоготу от преследований, скандалов и нравоучений,
нанялся он сторожить избушку седьмой бригады, полевой стан по-нынешнему, где
косцы и метчики оставляли технику, инвентарь, иногда - лошадей. Домой
приходил только изредка, днем, чтобы взять нехитрой еды, помыться в бане, а
ночевал больше там, в бригадной избушке, в семи верстах от села, среди
хлебов, лесов и волчьих логов. Ночевал чаще всего один, у колхозников