"Альфред Щеголев. Ложная женщина. Невроз как внутренний театр личности " - читать интересную книгу автора

избранник, который выше всяких "глупостей", "разнузданности", "разврата",
который всегда был (или стал) нечувствительным к разного рода дешевым
ухищрениям и соблазнам торжествующей похоти и который лишь один в состоянии
по заслугам оценить ее "подлинное" женское "очарование" и "достоинство". В
среде инфантильных либо личностно-стертых мужчин она, скорее всего, рано
или поздно найдет признание ее "заслуг перед отечеством", потому что такой
мужчина нуждается и ищет нечто вроде материнской опеки для себя, не
способен к каким-либо "вдохновениям" и вполне удовлетворен банальным
бытовым союзом с достаточно сильной и опекающей его женщиной.
Союз гиперсоциальной женщины с мужчиной в лучшем случае - союз
символической "матери" с ее символическим "сыном". Здесь она предстает
бдительной наставницей, неусыпно контролирующей поведение своего
"незрелого" партнера.
Если для сексуальной женщины супруг - "муж-мальчик", "муж-слуга", то
для гиперсоциальной - вечный ученик, беспрестанно сдающий экзамен на
аттестат зрелости. Она стремится к лидерству в браке, и лидерству отнюдь не
эмоциональному, столь естественному для женщины. Она - во что бы то ни
стало глава семьи, она берет на себя решение всех жизненных проблем семьи,
воспитание детей и распоряжение их дальнейшей судьбой. Муж превращается у
нее по сути дела в старшего ребенка, не более, и только на людях она
демонстративно изображает свою якобы зависимость от него, даже "страх"
перед ним, дома же он, как правило, лишен права решающего голоса и играет
второстепенную роль. Здесь, в семье, властный морализм такой женщины не
знает границ и удержу. Стремление назойливо назидать, учить, внушать,
опекать, регламентировать проявляется беспрерывно и напористо в отношении
всех домочадцев, и в большом так же, как и в мелочах.
В ее отношении к детям много казенщины и наставничества. Это нудное,
скучное, казарменное воспитание. Дети гиперсоциальной матери - эмоционально
обкрадены, лишены радости в общении с ней. Она обращается с ними не как
мать, а как Родина-мать. Она так неистово лепит из них будущих граждан,
жестко пресекая всякие их поведенческие огрехи, так грузно навешивает на
них "долги" и "обязанности" перед обществом, так упорно скручивает их
"ответственностью" и тому подобными моральными добродетелями, что они уже в
детстве пугаются всего этого и на ее гиперсоциальность отвечают своей, все
более углубляющейся и укореняющейся в них антисоциальной позицией. Очень
рано демонстрируют они, если окончательно не сломлены ею, свое отвращение к
тем моральным ценностям, которые она пытается внедрить в их сознание.
Материнский инстинкт во многом подавлен у нее ее сознательными
установками. Она лишена такта в общении с детьми, не чувствует их
возрастные особенности, не воспринимает их эмоционального и игривого
настроя - прямолинейно и тупо вбивает она в их головы прописные истины
своего банального рассудка, кажущиеся ей чуть ли не откровениями
божественного разума. Эмоциональность детей, их шум и крики, их
двигательная активность обескураживают ее. Как всякий гиперсоциальный
человек, не позволяющий себе "распускаться" и удерживающий себя в
"дозволенных рамках", она пытается объявить войну упрямству, своеволию,
подвижности, а главное, эмоциональности и природному темпераменту ребенка.
Воспитание детей для нее - это, прежде всего, неуклонное привитие им
чувства дисциплины, порядка, самоконтроля, послушания. Очень рано ребенок у
такой матери оказывается под давящим прессом ее дисциплинарных установок.