"Дмитрий Щербинин. Пронзающие небо" - читать интересную книгу автора

- Чувствую, что бьется его сердце, только вот тяжко ему очень...
Матушка, батюшка - выпустите вы меня! Пойду я по свету его искать...
Могли ли мы единственное наше счастье из дому выпустить?.. Совсем
загрустила Солнышко, и вот, что б хоть как-то от этой тяжести развеется,
надумали ехать в стольный град, на большую ярмарку. Собрали телегу, да всей
семьей и поехали.
...На ярмарке то и повстречали Мирослава. Ох, и изменился же он! Одет
он был богато, даже через чур богато - в такой одежде и ходить то неудобно.
Оказывается в купцы он заделался, ходит важный, глядит на всех с презрением,
ухмыляется каким-то мыслишкам своим - и таким-то холодом от него веет! Ведь
взглянул же на него и не обрадовался - нет! - еще горче на сердце стало. Не
мой это сын - совсем чужой, нехороший человек. Куда мечтательность, куда
доброта делась. Признал он нас, подошел и мимо глядя, раздраженно так шипит:
- Нашли таки, ну-ну... Зря... Мне с вами говорить больше не о чем - вы
людишки глупые, жалкие; вы всю жизнь в деревне своей проведете, да там в
бедности и пропадете...
- Дурак, - говорю. - там тебе весь мир принадлежал, здесь же ты за
тленом гонишься, а сам то несчастен...
А он аж позеленел от злобы, рявкнул:
- Ах ты, мужичина! На меня, на купца ругаться!..
И тут подбежали какие-то его молодчики, и наверно тяжко бы мне
пришлось, если бы государевы солдаты не вмешались. Как же в ту ночь
убивалась мать его, как Солнышко рыдала!..
На утро у Солнышко сделался жар, и вдруг вскрикнула:
- Замерзло сердца братца моего! Умер он, и я ухожу! Простите матушка,
батюшка, что оставляю вас; простите родимые...
И тут умерла: мы с женою даже и не поняли сначала этого горя, вернулись
с тельцем холодным да нетленным в родную сторонку, а как пошли на поле, как
положили под одинокую березу, что посреди поля цвела - расступилась мать
сыра земля, да и взяла Ее в могилку; там то тепло да и уютно ей спать...
Потом мать поняла - за месяц она совсем седая стала, и говорить
перестала; и я то сам часто зубами скрежещу, а нет, нет и прорвутся слезы;
рот зажму, а все равно рвутся рыданья. Счастье наш дом покинуло - не знали
уж, зачем живем, только все ждали чего-то неясного, и вот дождались: на
третий год, как Солнышко ушло - вернулся тот, кто прежде сыном любимым был.
Узнал я, что все эти три года он торговал, большие деньги нажил, но ни
разу не помог бедному, вообще же - был скуп до крайности; и так за свои
деньжата волновался, что нервы его совсем расшатались, и не разговаривал уж
он боле, а все или визжал или шипел. Зато как кичился он своими мешками с
золотом! Пил он ужасно - подчас столько выпивал, что окружающие, дружки его,
подлецы, лицемеры, только изумлялись, как он потом в живых оставался. Вот
раз, упившись, он решил в родную деревню приехать, блеснуть сокровищами,
думал, что перед ним на коленях ползать будут...
Ошибся - на него кто с презрением, кто с жалостью глядел - видели, что
совсем он несчастный, опустошенный человек; и самое страшное, что и не
понимает, сколь низменна его жизнь. Он зажирел, а в глазах - ни искорки от
былого пламени. Остановился перед домом родным, и тут с криком бросилась к
нему матерь его:
- Сыночек! Сыночек! Вернись к нам, родненький!..
А он бранится стал: