"Дмитрий Шашурин. Неоконченная повесть о лесных ягодах (Авт.сб. "Печорный день")" - читать интересную книгу автора

привычка привычкой - ноги тянут домой почаевничать после бани. Как будто
омоложение где-то там, с тем, другим - из зеркала, а со мной полный
порядок, и чай ждет меня дома. Дома...
Ключа не оказалось в кармане. Позвонил и привычно жду, слышу шаги,
представляю, как жена сейчас откроет мне, какая она, представляю
автоматически те образы, которые внедрили в сознание ослабленное зрение и
привычка долгих лет счастливой совместной жизни. Крякнула задвижка,
отщелкнулся замок. Гляжу на жену, разеваю рот, смотрю на номер квартиры:
номер тот, она не та.
Я смотрел на нее и не находил того, что знал всю жизнь, не мог понять,
куда оно девалось, стало незнакомым. Не возраст меня оттолкнул, как он
открылся моему помолодевшему зрению, а _незнакомость_. Помню, посетил я
через тридцать лет после того, как покинул, свою деревню, отчий дом.
Скорчилась изба, одряхлела, но все-таки угадывались в ней родные приметы,
щемяще тоскливо, а знакомо. Тут же самый близкий еще два часа назад
человек - и ничего, пусто. Она тоже смотрит недоуменно и видит туманным
своим зрением чужого, молодого, безусого...
- Вам кого, - спрашивает, - если, - называет мое имя-отчество, - то он
выехал за город на три дня.
И медленно, как будто ждет от меня еще чего-то, закрывает дверь. Вот
защелкнулся замок, вот ширкнула задвижка, вот удалились шаги. Я отмечаю, и
ничего больше нет в голове, и в ногах окаменение - не двинутся. Вдруг с
возмущением подумал: а чай? Как будто у меня из рук вырвали чашку с чаем,
а мне кажется - по ошибке, надеюсь, что все сейчас наладится, опять пойдет
по-заведенному. Этажом выше хлопнула дверь, я почему-то испугался, кинулся
вниз и чуть не бегом выскочил из подъезда, а там со двора на улицу, словно
надеялся, что подхватит меня общее ее движение и доставит к месту. Где же
теперь мое место? Не оттого ли люди, дошедшие до крайности в домашней
сваре, расхлестанные, выскакивают, сами не понимая зачем, на улицу.
Выскакивают и, охваченные движущейся, пусть даже равнодушной к ним
реальностью, возвращаются в колею, замечают свою расхлестанность,
неуместность и отступают со стыдом ли, с просветлением ли. Я же поплыл
вместе с улицей, только тогда понял, про какой загород, про какие три дня
за городом сказала моя жена. Договорился с соседом по дому помочь ему
оборудовать жилье на садовом участке и собирался ехать к нему сразу после
бани, не заходя домой. Три дня, три дня, соображал я, три дня, а что
дальше. Талдычил: три дня, три дня не хуже, чем Германн в "Пиковой даме" -
три карты, и не исключено, что вслух - от ошарашенности. Ноги соображали
лучше, чем голова, потому что совершенно не помню, как они привели меня на
вокзал и посадили в электричку. И до самого садового участка вели меня не
голова с глазами, а ноги с пятками. Соседа своего буду называть не его
именем - Петровичем, Иванычем и по-другому, хоть Морковичем, чтобы не
давать ни его, ни своего адреса и еще чтобы передать свое тогдашнее
бесшабашное, озорное от молодости настроение. Увидел Петровича на его
участке тоже как-то механически и сразу же брякнул.
- Здорово, - говорю, - Иваныч!
Он на меня вылупляется, я, спохватившись, вылупляюсь на него, стоим
так, не двигаемся и молчим. Мне уже впору сматываться, как он вдруг
светлеет, и по лицу его становится понятным, что он о чем-то догадывается.
Я же вылупляюсь еще больше, полностью овладев за эти мгновения пониманием