"Том Шарп. Флоузы." - читать интересную книгу автора

Лудима, как о том говорится в Книге Бытия (10, 13). В ответ он получил такую
затрещину по уху, которая на какое-то время оглушила его и заставила
мгновенно понять, что есть вопросы, которые лучше не задавать. С другой
стороны, он знал, что существует такая вещь, как брак, и что в результате
браков получаются дети. Одна из его дальних родственниц вышла замуж за
фермера из Элсдона, и у них было потом четверо детей. Очередная экономка,
однако, рассказала ему только это и ничего больше, добавив, правда, что брак
был вынужденным. Слова о "браке под дулом пистолета[3]" сделали и без того
таинственное явление еще более загадочным и непонятным: Локхарт из
собственного опыта знал, что оружие обычно уносит чью-то жизнь, а не дает
ее.
Понять что-либо в складывавшейся таким образом картине было невозможно
еще и потому, что дед разрешал ему навещать родственников только по случаям
чьих-либо похорон. Флоузу-старшему похороны доставляли истинное наслаждение.
Они укрепляли его веру в то, что он - самый крепкий из всех Флоузов и что
смерть - единственное, что есть определенного в этой жизни. "В мире,
исполненном неопределенностей, мы находим утешение в той, вечной истине,
что, в конце концов, смерть придет к каждому из нас", - говорил он обычно
вдове, только что лишившейся мужа, чем еще больше усугублял ее горе. На
обратном пути, сидя в прогулочной коляске, которую он использовал для
подобных выездов, Флоуз обычно пылко разглагольствовал перед Локхартом о
значении явления смерти для поддержания нравственных ценностей: "Без этого
нас бы ничто не останавливало и мы бы вели себя, как каннибалы. Но поставьте
над человеком страх смерти, и это окажет поразительное очистительное
воздействие".
По всем этим причинам Локхарт продолжал пребывать в невежестве
относительно фактов жизни и в то же время постепенно расширял свое знание
фактов смерти. Так и получилось, что в вопросах пола естественные функции
организма толкали Локхарта в одном направлении, а его чувства и
представления - в совершенно противоположном. Матери он не знал, к
большинству экономок деда испытывал отвращение, и его отношение к женщинам
вообще было однозначно негативным. Но, с другой стороны, он получал немалое
удовольствие от ночных поллюций, хотя и не понимал их смысла. У него не
бывало в присутствии женщин таких мыслей, которые бы неожиданно
заканчивались мокротой в штанах, и никогда не было еще ни одной женщины.
И потому, стоя у поручней и глядя на сверкающий под луной белый
пенистый след, Локхарт пытался осмыслить новые для него чувства в тех
образах и понятиях, что были ему доступны. Он бы хотел провести весь остаток
своей жизни, стреляя разную дичь и складывая ее у ног Джессики Сэндикот. С
таким, несколько экзальтированным пониманием любви он спустился в каюту, в
которой шумно храпел облаченный в красную фланелевую ночную рубашку старый
Флоуз, и забрался в койку.
Во время завтрака старый Флоуз сам подтвердил те ожидания и
предчувствия, что накануне вечером пробудил Локхарт в душе миссис Сэндикот.
Одетый в костюм, окончательно вышедший из моды еще в 1925 году, он
прошествовал к своему месту с той важностью и уверенностью в себе, которые
были приобретены явно задолго до костюма. Прорезав просеку через толпу
услужливых официантов, он сел, пожелав миссис Сэндикот доброго утра, и с
отвращением развернул меню.
- Мне овсянку, - сказал он нервно склонившемуся над ним метрдотелю,