"Сергей Шаргунов. Чародей" - читать интересную книгу автора

преддверие зимы.
- Мы въедем в Кремль и отдадим под суд узурпатора! - кричит
профессор-кавказец, глава Парламента.
И толпа отвечает единогласным: "Ура!" - и свистом радости, каким птица
свистит от избытка сил. Ваня в толпе. Заглядываясь в зеркальные, голубые
стекла белого здания, он свистит, визжит и, уже свистя и визжа, вдруг
понимает, что он наделал.
На следующее утро он сидел дома, продутый ветром, родители в гостиной
смотрели прямую трансляцию. Очередной танк лихо прокатил набережной, встал
бочком, ствол дернулся, вспышка, и очередное окно выблевало седой колючий
колтун дыма. Черные дымные провалы, золотые часы, остановившиеся на башенке
дома. Ваня отворачивался и выходил из гостиной, пил горячий чай на кухне.
Все было ясно.
- Еще поп нас загрузил... - вспомнил Ефремов, широко улыбаясь и показав
лукавую расщелину между передними зубами.
- Чего за поп? - спросил Пожарский.
- Да ваш, тутошний. На приеме у митрополита.
- Отец Петр, - догадался губернатор. - Наглый. Я бы давно на него
укорот нашел. Но слышал, наверно, икона у него мироточивая.
- Боязно?
- Да иди ты со своим "боязно"... Пиар для области какой! Святыня масло
изливает. А он вроде менеджер по этому пиару. Не трогаю я его пока. Терплю
дурака.
- А чудо это настоящее? - спросил Ваня.
- Да вроде, - равнодушно сказал губернатор.
Доужинали. Пожарский с пляшущими желваками, угловатый, как скрипичный
футляр, прощался кисло и скрипуче и щурился до того, что губы его задирала
странная морщинистая улыбка. Мэр, пунцовый и корявый, ойкал и, пожимая
правой всем руки, левой с энтузиазмом рубил воздух. Ефремов мягко помахивал
уходящим ладошкой, выкатив огромный живот. Казалось, депутат состоял из двух
дорожных предметов, незаменимых для пилигрима: круглого чемодана живота и
изогнутой сочной щетки усов.
Так бывает, подумал Ваня, алкоголь чудесно делает из человека
карикатуру и заостряет его свойства: вялый повисает тряпкой, энергичный
трясется, словно кузнечик на игле, длинный бьет затылком в потолок,
коротышка уходит под стол, бас гремит, как медвежья пещера, писк разъедает
слух, как рану соль, в носатом проклевывается Буратино, у бровастого
волосяной оползень хоронит глаза, - все человечьи черты спирт дает жгучими и
мощными, как будто наложили сверху прозрачное стекло увеличения.
Охранник Паша, хихикая, вылетел осматривать спальные места в
пансионате. Они остались втроем. Охранник Егор, напоминавший уже не морковь,
а былинный, готовый пахать земли и взрывать воды уд, зырил по сторонам в
слепой малиновой ярости. Ефремов, тяжело выдыхавший сплошной живот, в
который превратилось его туловище. И Ваня. Он ощущал в себе ту мелодичность,
когда каждый твой жест и всякое твое слово не случайны, ты весь подотчетен
легкой французской мелодии, элегантен и истончен, нежные перезвоны на
кончиках твоих пальцев, и даже взмах ресниц тает у глаз хрупким серебристым
звоночком. Это была музыкальная паранойя, впущенная им в себя вместе с
водкой.
Ефремов сделал трудный вдох, и на выдохе крякнул, едва не подавившись