"Иван Петрович Шамякин. Петроград-Брест " - читать интересную книгу автора

- Как что? - удивилась Мира. - Революция в Германии. Оттуда она
перекинется во Францию, Англию... Запылает пожар мировой революции и сметет
кайзеров, министров, всех империалистов... Троны шатаются и завтра повалятся
под натиском пролетариата. Под обломками капитализма будет похоронена и эта
проклятая война. И это мы... начали, Сережа! Мы - застрельщики и поджигатели
мировой революции! Мы!
Они стояли, у ног их намело сугробики снега. От резких жестов у Миры
опять сбился шарфик и оголилась шея. Богунович снова заботливо поправил
шарфик и повернул ее спиной к ветру, чтобы при разговоре не глотала
"ангинный воздух", уже сильно остуженный, но еще не высушенный морозом, а
потому такой зябкий, колючий. Не нужно стоять ей на холоде - и так кашляет.
Не нужно говорить на ветру. Что он ни скажет, она, безусловно, возразит, и
они заспорят, могут даже поссориться, как было уже не раз. Но он тоже был
сильно взволнован, правда, совсем не тем, чем она.
- А я увидел другое...
Мира насторожилась.
- Я увидел боевую часть. Кстати, новую... По условиям перемирия ни
немцы, ни мы не должны заменять части на фронте. Мы не заменяем... да и не
можем. Кем? А они, выходит, заменяют. Для чего? Тебя слушали внимательно
потому, что это призыв второй категории - старые люди, отцы... Ты им - дочь.
Тем не менее это хорошо обученные солдаты. И хорошо вооруженные. Я увидел
то, чего не увидела ты, человек гражданский. Эти солдаты по приказу своих
офицеров поднимут нас на штыки. Сама говоришь: пока не разогнал офицер...
Да, достаточно было появиться офицеру... Они тянутся перед каждым унтером...
Ее глаза сузились и стали колючими, как этот режущий щеку ветер.
- Ах, как ты грустишь о том, что перед тобой не тянутся!
- Я грущу не об этом, Мира! Я напуган. Пусть бы из наших окопов
передней линии выглянул хоть один солдат боевого охранения. Их нет! А если
перемирие будет нарушено, если мирные переговоры...
- Ты не веришь в революцию! - жестко перебила Мира. - В мировую
революцию.
Богунович вдруг разозлился, не впервые его злили громкие слова о
мировой революции. Но в других обстоятельствах он сдерживался. А тут, в
поле, вблизи линии своих передовых окопов, явно покинутых солдатами, перед
этой девушкой...
- Не верю! Не верю, что мы с тобой разожжем ее!
Глаза у Миры вновь позеленели.
- Ты не разожжешь. С такими взглядами...
- С какими? Я верю в революцию. И революция поручила мне охранять ее
вот на этом участке. А я не знаю, как это сделать. Нет сил...
- Не понимаю, что нужно делать.
- Нужно остановить немецкое наступление, когда оно начнется.
- Знаю тебя как облупленного. Одного не знала - что ты трус и паникер.
Но сказала она это уже без злости, покровительственно: глаза ее стали
обычными - влажные сливы глаза ее смеялись. Сергею стало немного обидно, что
она не понимает его забот, его чувства ответственности, которое кажется ей
офицерским пережитком.
Но хорошо уже то, что она не начала, как тот мальчишка, "стрелять" по
своим. Бывало, она не скупилась на оскорбительные слова, когда улавливала
его скепсис по отношению к ее революционным фразам. И он последнее время