"Иван Петрович Шамякин. Петроград-Брест " - читать интересную книгу автора

перчатках ему на плечи, где темнели полосы от снятых погон. Он, Сергей,
замечал и раньше, что шарфик придает ей гражданский вид. Перчатки она редко
надевала, теперь, увидев их так близко, он поразился их необычно мирному,
почти домашнему виду. Это была вещь из другого мира, который мог только
сниться. Такие перчатки вязали мать его и сестра.
Теперь он совсем близко от дома - рукой подать, за год после
Февральской революции несколько раз бывал в Минске, но все равно жизнь семьи
казалась недосягаемо далекой - как на иной планете. Только Мира, ее
появление приблизило для него жизнь. Никогда за всю войну он так не думал о
мире, так не жаждал его. Он, атеист, начал суеверно верить, что какая-то
высшая сила дала ему за все его муки эту радость - полюбить девушку, даже
имя которой имеет общий корень со словом, ставшим символом будущего счастья.
Сергей наклонился и поцеловал Миру в пухлые и - странно! - не холодные,
горячие губы...
- Славная моя... Как я люблю тебя!
Она засмеялась и отстранилась.
- Солдаты увидят.
- Пусть видят.
- О, ты не боишься, что подумают о командире? Не боишься за свой
авторитет? Завел шуры-муры...
- Не мели чепухи. Ты - моя жена.
- "Моя, моя..." Ты феодал. Буржуй. Собственник. Революция уничтожит эти
понятия - "твой, мой". Все будет наше.
- И жены? И мужья?
Мира снова засмеялась.
Как-то в их теплой комнатушке в квартире начальника станции она начала
доказывать, что революция уничтожит и семью - в эру свободы и равенства
любовь тоже будет свободная. Ее ультрареволюционные фантазии часто забавляли
его. Он, опаленный войной, чувствовал себя раза в два старше, чем был в
действительности, а потому считал, что имеет право с высоты своего возраста
принимать любые фантазии этой девушки, непосредственность ее давала ему еще
одну забытую радость - возвращение в мир детства. Но ее рассуждения о
свободной любви не понравились ему, они оскорбляли его чувства, и - что еще
хуже - казалось, оскорбляют саму ее и... его мать, и ее мать.
Сергей тогда заметил, что ему не хотелось бы жить в таком свободном
мире, для него семья, материнство - понятия святые, семья - это лучшее, что
изобрело человечество в процессе своей эволюции. Семья, как хлеб, как
книга, - такое же изобретение, только еще более необходимое для жизни, для
прогресса. "И для революции", - заключил он.
У Миры позеленели глаза: он уже хорошо знал эти зеленые, как у кошки,
искры в глазах. Попытался свести все к шутке.
"Ты знаешь, чем прославился наш Минск в годы реакции? В восьмом или
девятом году, не помню точно, я еще в гимназии был, в городе была создана
"Лига свободной любви". Эти молодчики и "свободные" девицы" так оплевывали
мораль, бросали такой вызов обществу, что, хотя они в своих политических
взглядах смыкались с черносотенцами, полицмейстер отдал приказ о разгоне
лиги и их аресте. И это был единственный случай, когда мои отец и мать
приветствовали "репрессии против молодежи".
Но в нее вселился уже черт, и черт беспощадный, в такие минуты она
становилась похожей на мальчишку, который заполучил в руки пулемет и