"Варлам Шаламов. Вишера" - читать интересную книгу автора

Каждый рассчитывал хоть как-нибудь обогатиться, хоть трешку урвать,
хоть яблочко из бесконечных садов яблоневого райского сада.
Физиогномисты, лафатеристы делали свой вывод и писали донос после
первой встречи со мной. Начальник информационно-следственной части Ушаков
лихорадочно листал бедные странички моего тощего личного дела, следил за
моей перепиской. Представитель Госпароходства шестидесятилетний Миронов --
бывший хозяин пароходства, нанятый лагерем как свой представитель и агент,
считал, что я слишком молод, даже юн и не знаю "жизни".
Впрочем, это кажется мне так сейчас, а возможно, что все они думали
только о том, как бы прожить сегодняшний день, не думая о завтрашнем, ибо
лагерь - не такое место, где нужно и можно думать о завтрашнем дне.
Может, все совершалось в силу каких-то высших законов, удивительно
совпавших в данном случае с общим желанием рассчитаться скорее с этим
опасным чудаком, который вступил в такое резкое столкновение с конвоем этапа
всего несколько месяцев назад - в апреле того 1929 года.
Словом, после парохода "Красный Урал" пришел еще один буксир. Из
управления приехал новый десятник, спешно назначенный на мое место, старый
соловчанин, уже кончающий свой срок по служебному преступлению, Борис
Маркович Лазарсон. Мне было предписано "сдать дела". Подпись - Вальденберг,
та же, что и в моих документах.
- А мне - возвращаться?
- Нет, нет. Остаться здесь. На словах Вальденберг передал: "Работать в
контакте".
Я ничего не имел против, тем более что и Лазарсон мне очень понравился.
Притом же старый соловчанин, знающий лагерь. Начальство лагеря Борис
Маркович все знал - и все они звали его по фамилии.
- Эй, Лазарсон!
- Здесь Лазарсон, - изгибался Борис Маркович.
Лазарсон был старшим десятником, а я - младшим.
Борис Маркович Лазарсон был очень хороший человек лет сорока, даже
сорока пяти, и какой-то мелкий коммерсант, оказавший ряд услуг нэповским
растратчикам и воротилам российского бизнеса двадцатых годов. Тех
расстреляли, а Лазарсон, кому революция открыла путь к служебной карьере,
занимал важную должность где-то в Челябинской области, оказал ряд "услуг"
своим друзьям. Оказал отнюдь не бескорыстно.
Но, воспитанный в старинной морали еврейских коммерсантов русской
провинции, не мог и представить себе, как бы он мог отказать дать какой-то
фальшивый документ. Лазарсон был осужден по статье 109. Срок лагерный
Лазарсон считал обычной ставкой, риском: проиграл - отбывай, и не собирался
ни на минуту изменять свое отношение к государству как к дойной корове,
которую нужно не только доить, но и рвать с нее шерсть, брать кожу. Сколько
успеет и может. Ни о каком исправлении, разумеется, не могло быть и речи, да
Лазарсон и не чувствовал за собой какой-нибудь вины, как не чувствовали и
его начальство, подчиненные и друзья.
К назначению на место Питерского Лазарсон стремился сознательно, ибо
"здесь можно заработать", как кратко выразился Борис Маркович.
После приезда Лазарсона мне не пришлось жить в общей казарме на тех же
нарах. Борис Маркович привез разрешение на то, чтобы мы снимали комнату по
вольному найму. В этой комнате мы и прожили несколько дней.
Вскоре я заметил, что те "представители и агенты", которых я гнал от