"Варлам Шаламов. Вишера" - читать интересную книгу автора

мира, мира уркачей. Ни одна правилка - "суд блатарской чести" - не
обходилась без его участия.
Среди блатарей есть два мнения о "товариществе", о помощи сильных
слабым. Одни считают, что "большой" блатарь должен помогать малому в
организации краж, например, а другие считают, что молодой "уркач" должен сам
доказать свои способности, свою принадлежность к блатному миру, суметь себя
"прокормить". Карлов как раз держался второй точки зрения.
"Урчите, ребята, урчите, а у меня не просите", - таков был его
постоянный совет.
В лагере он работал поваром в той самой столовой для заключенных, где
продавались антрекоты на лагерные боны.
Карлова вызывали и пред светлые очи начальства. Большое лагерное
начальство любит поговорить с блатарями, и блатарям это известно. Я был
свидетелем такого разговора, происходившего у начальника ГУЛАГа Бермана с
Карловым. Показ невиданного зверя происходил в коридоре административного
управления лагеря.
- Ну, как ты живешь? Жалоб нет? - спросил Берман.
- Нет, - ответил Карлов.- Да и почему бы, гражданин начальник, ко мне
относиться плохо? Крови рабочих я не пил, да и нынче, - "подрядчик"
посмотрел на петлицы Бермана, - ромбов не ношу...
- Уведите его, - сказал Берман.
Так и кончилось это свидание.
Блатной мир двадцатых годов еще соблюдал "старые заветы": за
оскорбление матерной бранью блатарем блатаря виноватого загоняли под нары,
били, а в начале века, говорят, убивали.
Хранителями преданий выступали и два, как их звали, "каторжанчика", и
несколько старых блатарей, изведавших еще царские арестантские роты и
носивших кличку "староротский", или просто "ротский".
"Каторжанчик" значило, что арестант побывал на Сахалине или на
Байкало-Амурской "колесухе". К лингвистическому спору Тимофеева и Ожегова о
разнице в значении слова "каторжник" и "каторжанин" можно добавить еще один
оттенок воровского "каторжанчика".
"Каторжанчики" и "староротские" - блюстители традиций, хранители
истинной веры - были непременными участниками всех воровских "судов чести".
В воровском мире правят не наиболее сильные или наиболее удачливые
"добытчики", а правит потомственная воровская аристократия. Конечно, нужен
какой-то "душок", какая-то определенная смелость, близость слова и дела, но
решение вопросов воровского мира зависит не от "чужаков", как бы они ни были
удачливы и признаны. Эти "чужаки" всегда одиночки и стоят несколько в
стороне (не по собственному желанию) от внутренней жизни блатарей. "Чужаки"
помогают, работают с ними вместе, но глубина блатного мира закрыта для них.
Среди этих чужаков есть много удачливых, даже знаменитых налетчиков,
прославленных "медвежатников", осужденных много раз за грабежи, убийства и
ограбления.
Их уважают и побаиваются. Такой "тяжеловес" может блатарей пристукнуть
запросто и их за людей не считает.
В двадцатых годах на Вишере таким прославленным тяжеловесом был
медвежатник Майеровский, Першин-Майеровский. Уже позднее, в тридцатых годах,
Майеровский ограбил Московский кожевенный институт, взломав там несгораемый
шкаф, совершил подряд несколько ограблений. Майеровский работал в Ростокине