"Федор Шахмагонов. Кого же предал рязанский князь Олег? (Князь Олег Рязанский) " - читать интересную книгу автора

червь..." - писал поэт, так не спросишь же: кто ж ты, собственно, - бог,
червь?..
Олег был личностью достаточно противоречивой, но противоречия его
жизни, увы, не очень-то противоречат одно другому.
"На Олеге, - размышляет Д.И. Иловайский, - очень ясно отразились
современные ему княжеские стремления к собиранию волостей.
Видя, как два главные центра, в Северо-Восточной и Юго-Западной России,
притягивают к себе соседние волости, он хочет уничтожить эту силу тяготения
и стремится инстинктивно создать третий пункт на берегах Оки, около которого
могли бы сгруппироваться юго-восточные пределы..."
К тому же все - от происхождения и традиций до личной
заинтересованности - бросало Олега в борьбу с Москвой. Потомок мятежного
рода князей черниговских, он не мог не испытывать острой боли горькой
завистливости при одной мысли об удачливых выскочках из недавно еще
захудалой Москвы, освятивших себя памятным сиянием ненавистного черниговским
Рюриковичам киевского престола.
То, что уже Калита называл себя государем "всеа Руси", Олег и думать не
хотел, зато хорошо помнил, что возвышение Москвы началось с коварного
отторжения от Рязани Коломны.
Вообще положение рязанского князя было трагическим. Естественное: враг
моего врага - мой друг - для него не существовало. Союзников, друзей у него
не было; Олег воевал со всеми и везде: с москвичами, с литовцами, с
татарами.
Да что там: и в самой столице своей не чувствовал он себя прочно,
приходилось ему проливать и рязанскую кровь. Вот отчего его поступки порой
кажутся совершенно бессмысленными, непоследовательными (не скажем -
неумными: в его безумии, как говорится у классика, была своя логика).
Логика же эта выглядела так: хорошо - это когда всем другим становится
хуже. Хуже Москве, хуже Литве, хуже Орде. Несчастная Рязань была слабее
своих соседей, так не будем же излишне строги к ее отчаявшемуся правителю.
Да, Олег интриговал против Москвы, он пользовался любым случаем, чтобы
нанести урон потомкам Александра Невского. Москва своим неудержимым,
стремительным ростом вызывала у Олега бешеную тоску.
В народе-то вскоре заговорят: "Кто думал-гадал, что Москве царством
быти, и кто же знал, что Москве государством слыти..." Олег Иванович, может,
и знал, да во многом знании много печали.
Вот и дерзил он Москве и откровенно и потайно, как умел в нужное время
(хоть и не всегда удачливо получалось) схватиться и с Ордой и с Литвою, да
ведь за Рязань (где против него же из Москвы поднауськивают князей
пронских), за свою-то Рязань... Лишь однажды, пожалуй, изменил князь Олег
этому своему принципу.
Предал, может быть, собственные свои принципы. Может быть. Однажды,
потому что перед Тохтамышем склонился Олег с всепокорностью, однако и в
Димитрия Донского за гибель Москвы через два года после Куликовской победы
можно легкомысленно бросить камень. Именно легкомысленно, чего проще быть
умным через шестьсот лет.
Но эти "может быть" и "однажды" пришлись на 1380 год, на миг,
блеснувший над тихой Непрядвой зарницей, осиявшей каждого русского. Вот
здесь-то, в одном лишь пожалуй, мгновении, и решение судьбы Олеговой, и все,
что делает гипотезу Ф.Шахмагонова справедливой без всякой, как это ни