"Мариэтта Шагинян. Вахо" - читать интересную книгу автора

длинный, вскидывая коленки, носился наперерез козлятам, перепрыгивавшим
канаву. Огромная баранья шапка еле держится у него на затылке, ноги в
обмотках, сандалии из буйволовой кожи тянула и острым шилом буравила по
краям майрик Закарьян.
Миновали ущелье, внизу в последний раз мелькнула деревенская
колокольня. По углам ее были ниши, сберегавшие в себе, как в раковинах,
глубокие тени ночи. Но наверху земля начала выкуривать росу, жарко стало,
застрекотали десятки ручьев, продираясь через кусты и колючки острыми
локоточками.
Вся деревня шла перед Вахо. Жирные буйволы Минаса с ослюнявленными
мордами били себя хвостом по бокам. Черная корова Оника гипнотизировала
белыми кругами вокруг глаз. Маленькая желтушка псаломщика не шла - бежала.
Тигранян, председатель, так и кивал бородой в собственном козле, желтоглазо
и начальственно пучась на семенивших за ним коз. Ягненок майрик Закарьян,
непомерно длинноногий, скакал, как собачка, возле Вахо.
Пастбище, куда они шли, было верстах в десяти над деревней, у самого
истока реки. В узком ложе, среди насыпанных серо-белых кругляков и
оторвавшихся обломков скал, крутилась горная речушка, застаивая зеленую
влагу в глубоких ямах. Внизу меж камнями чернела лазейка. Длинная,
белесоватая, похожая на восковую, лежала тут шелуха, словно футляр от
смычка, - змеиная шкура. Вахо часто находил их перед острыми щелями в
горах. Он любил змей. В песнях он пел о том, как стареет змея, разносив
свою шкуру, как ей становится не по себе тонким телом в разношенной
оболочке. И вот она начинает тревожиться, свернется и развернется, ляжет в
кольцах на траву, подпрыгнет из нее в воздух, и вдруг свистя поползет
змеиной дорогой, исхоженной предками, пахнущей змеями, с бледными знаками
длинных следов, пока не очутится перед щелью. Вахо видел глаза змеи и
судорогу, взвивавшую ее тело. Змея не хотела лезть в щель. И все-таки
лезла, сцарапывая с себя доношенную шкуру, пока не цеплялась шкура, лопнув,
словно бычачий пузырь, за каменный выступ, и змея выходила из щели
бледно-розовая, сияющая молодостью, вздрагивая от остроты ощущенья жизни...
День все жарче. Стадо разбрелось, обшаривая мокрыми губами пахучие
травки. Бараны быстро стригут траву мордочками, похожими на машинку для
стрижки волос, и курдюки их колышутся медленно, от каждого шага. Черная
корова легла на траву, не подогнув, а выпятив ноги, торжественным сфинксом,
и подняла черную морду с белыми пятнами вокруг глаз. Она тяжело дышала.
Солнце вызвало в ней сердцебиенье. Копыта ее чесались.
Вахо знал, что в коровьем теле экстаз. Пора было гнать стадо на
водопой. С гортанным криком, прищелкивая кнутом, он носился взад и вперед,
пока не согнал стадо в ущелье; оно спустилось по крутизне, тяжело ступило в
речные ямы, замутило воду и оцепенело.
Тогда, сев на камешек, он вынул свою драгоценность - тонкий и темный
кухонный ножик, одно лезвие без ручки, и стал мастерить себе новую дудку.
Между тем белая с бурым туча остановилась над ущельем. Белые хлопья
стали сворачиваться, а бурые разматываться и падать длинными, тяжелыми
дорожками вниз. Солнце исчезло. На секунду остановился ветер. И вдруг с
высоты налетела пыль, и посыпался вниз мелкий камень. Вахо поднял голову, -
быстро, выпученными кругляками, языком тигра, катился на ущелье буро-черный
вихрь. Мальчик вскочил и выронил дудку. Шапка слетела у него от прыжка с
затылка. Собаки заскулили, уткнув морды между лапами. Шла смертоносная буря