"Мариэтта Сергеевна Шагинян.?Четыре урока у Ленина " - читать интересную книгу автора

самом ее корнуэлльском кончике мыс Лэндс-Энд, "конец страны". Летом все
его ложбины покрыты палатками туристов. Дикий ветер рвет их полотнища.
Узкий мыс, вонзающийся в океан, словно зубами ощерился, - торчат из воды
клыки скал, разбиваются о них пеной волны, спускаешься к берегу
головоломными тропками, и кажется, тут всегда пронзающе холодно. Таким же
хаосом каменных нагромождений открывается и корнуэлльский берег Франции.
Но погулять и увидеть все это поближе не удалось. Киберон показался
нам совершенно плоским, чуть ли не в уровень с водой, или въезд в него был
с плоской стороны. Зимой, да еще ночью, мы въехали в странные, мертвые
улицы, лишь в двух-трех окнах слабо светившиеся. Мы прошли по набережной,
в которую плескались, как рыбы в ночной игре, мелкие волны, чуть ли не
хватая нас за ноги. Воздух был - не надышишься, соленый, пропитанный
йодом, льдистый. В этой сплошной пустыне, где магазинчики глухо
заколочены, машин, кроме нашей, ни одной, прохожих нет, и нет звука шагов,
да и других звуков, кроме шлепанья мелких волн о набережную, в этой
мертвой пустыне глаза наши с трудом нащупали полуосвещенное, жалкое на вид
кафе под вывеской "Gare de la Bretagne" с полуоткрытой дверью. Вошли в
него и порядком удивили хозяйку за стойкой, - молча она подала нам чашечки
с густым, настоящим кофе, какого во Франции редко где выпьешь. Какие-то
киберонцы в рыбачьих, в толстую клетку гарусных свитерах, облокотясь на
стойку, лениво тянули винцо. В соседней комнате несколько парней
развлекалось у автомата с прыгающими шариками, а две пары равнодушно
танцевали под хриплую граммофонную пластинку.
И все-таки было странно хорошо, поэтически хорошо. Живут люди прямо в
обнимку с океаном, каждую секунду готовым слизнуть их мысик, живут, должно
быть, заработком летнего туризма, обслуживания чужих людей, а зимой вот
так, в скуке и равнодушии, проживают этот заработок, неизвестно для чего
оставаясь в пустом, мертвом городе... Впрочем, возможно, все это
показалось нам, как сон снится. Едва отогревшись, мы опять вышли в город.
Звук изменился: вместо шлепанья волн мы услышали отдаленный гул, очень
солидный, полный осуждения, - это громадиной надвигался на нас океан,
гудя, как обозленный гигантский жук, даже страшно стало. Обидели мы,
наверное, своими невежественными мыслями и Киберон и киберонцев.
Вернувшись в Ванн, мы заночевали в первой попавшейся гостинице,
которую и разглядеть не успели, а наутро я проснулась с чувством
невыносимой тяжести - так бывает, когда знаешь, что вся твоя вчерашняя
работа пойдет в корзину. Я понимала, легендарный Киберон не может быть
плоским куском земли с единственным кафе. Чего-то мы вчера нахалтурили. И
недаром гудел разозленный океан. Чего-то мы "недоучли", как любил
иронически поговаривать Зощенко. Было еще темно. Внизу под комнатой
двигался хозяин, готовил нам завтрак - наструганное завитушками масло,
джем в баночке, хлебцы - хлебцев еще не принесли из булочной, и противный,
пахнувший мылом кофе тоже еще не вскипел. Я выбралась тихонько на улицу,
должно быть, далекую от центра Ванна, и села в скверике на скамью, мокрую
от осенней хляби.
В руках у меня были толстые и тонкие брошюрки о Бретани, закупленные
по пути, и я стала делать то, что надо бы сделать раньше: разыскивать в
них Киберон. Позор обрушился на мою старую голову! Мы проморгали
изумительные вещи! Во-первых, и въехали только на самую первую пядь земли
Киберона, зашли в первое привокзальное кафе, где хозяйка, должно быть,