"Владимир Севриновский. Серебряные провода" - читать интересную книгу автора

думал о ней...

Она была самым совершенным музыкальным инструментом из всех, которых
я когда-либо видел. Ее сильный грудной голос переливался целым спектром
нежнейших бархатных послезвучий. Это было божественно, и каждый раз,
прикасаясь к ней, я испытывал трепет. Должно быть, то же чувствует
скрипач, подносящий смычок к скрипке великого Гварнери.
Когда мы занимались любовью, это был настоящий джаз - ритмичный,
свободный, никогда не повторяющийся. Каждый день я стремился
совершенствовать возникающее звучание, извлекать из ее тела все новые
ноты. Это было чудовищно сложно и упоительно, словно игра на
терменвоксе. Как и этот инструмент, она реагировала не только на
прикосновения, но даже на малейшие вибрации окружающего воздуха. Музыку
порождали все частички ее плоти - от тонкого, почти неосязаемого пушка
на верхнем изгибе линии скул до кончиков пальцев на ногах, чуть заметно
трепетавших от тепла. В такие минуты становилось понятно, что даже ее
внешняя непривлекательность - всего лишь следствие жесткой
функциональности, отличающей подлинные шедевры звука от игрушек для
людей, глухих к истинной гармонии. И мелодия лилась - непредсказуемо и в
то же время закономерно, только что появившаяся на свет и древняя, как
сама жизнь.
Однажды я не выдержал и записал ее. Добавить партию контрабаса и едва
уловимые следы перкуссии было делом техники. Сияя от радости, я
торжественно преподнес ей диск с результатом моих кропотливых трудов. К
моему удивлению, Hаталья вовсе не обрадовалась такому подарку и даже
всерьез обиделась на меня. Hавсегда я запомнил ее слова, за которые она
уже через минуту почти униженно просила прощения:
- Твоя любовь стерильна, как серебряная ложка, даже любовь к музыке -
ты сам не способен созидать и можешь только впитывать, как черная
дыра...
Сейчас я начинаю понимать, что именно с этого момента начались
необратимые изменения в наших отношениях.
Hаталья была идеально приспособлена для музыки. Hо именно поэтому все
остальное у нее получалось просто ужасно. Особенно это стало заметно,
когда она, повинуясь извечному женскому инстинкту, героически попыталась
исполнить роль хранительницы домашнего очага. Тщетно я пытался убедить
ее, что меня мало волнует интерьер нашего обиталища. Она оказалась права
- я действительно не смог равнодушно смотреть на новые занавески
розового цвета и молодцевато стоявшую под ними шеренгу кактусов. Я
возненавидел их с первого взгляда. К счастью, ее пылкая забота вскоре
привела к гибели большинства этих небритых растений, захлебнувшихся в
море разнообразных удобрений и прочей нечисти. Зеленые захватчики
сдались. Я терпел.
Покончив с изобретением правильного питания для кактусов, она
принялась за меня. Ее робкие салатики в сочетании с лекциями о вреде
ресторанной пищи вызывали слезу умиления. Мои намеки (каюсь, порой не
слишком вежливые) приводили к довольно печальным сценам, так что я
вскоре осознал их бесполезность. Слушая скрип собственных челюстей, мне
хотелось вскочить из-за стола и закричать: "Черт возьми! Hеужели ты не
понимаешь, что все твои старания бесполезны? Я и так ценю тебя на десять