"Николай Михайлович Север. Федор Волков (Сказ о первом российского театра актере) " - читать интересную книгу автора

что изрядно вы разучили славную трагедию мою "Хорев", но сумлеваюсь в
искусстве вашем, ибо служение музам не только вдохновения требует, но
и трудолюбия учёнейшего мужа, а в Ярославле, мне ведомо, никаких наук
отродясь не преподавали... Одно скажу: дерзайте! С тем, государь мой,
и остаюсь покорнейшим слугою вашим Александром Сумароковым".
Дочёл Фёдор письмо. Долго сидел недвижим.
- Эх, Александр Петрович... Что ты со мной сделал... Быть
российскому театру... быть!
Вскочил, обнял, закружил Елозина по горнице:
- Чёртушка! Академии всех наук профессор! Знаешь ли, радость
какую ты мне привёз!
- Ему бы надо травничку уделить из запасов, - вдохновился
Шумский.
- Не сумлевайтесь... следовало бы! - согласился Елозин и до того
мил и славен стал - бабьим широким лицом своим, голубыми ягодами глаз,
что Федор только рукой махнул...
Ухватил Шумский одной рукой мешок с припасами, другой потянул за
собой "вестника":
- Пойдем, пойдем, Цицеронище, сейчас мы её постигнем!

* * *

День на исходе. Ветер поднялся, о стены избы снегом шуршит.
Служитель пошевелил дрова в печи, вздохнул:
- Метели ямщики опасаются - раньше утра не тронутся. - Постоял,
подумал, опять вздохнул: - За печью-то присмотрите... - Ушёл.
У Фёдора из головы слова письма не выходят: "Служение музам
трудолюбия учёного мужа требует". К Дмитревскому на нары подсел.
- Слушай, о какой науке нам думать надо? Я вон иностранных
комедиантов смотрел... Умельцы большие. Они же сотню лет на театре
своём. А мы... Какая же нам наука нужна - французская, итальянская?
Дмитревский лежит, в огонь смотрит. Свет из печи на лицо ему
плещется.
- Сердце русское, Фёдор, только русским греется...
- Что верно, то верно, Ваня...
- Какая-то, видать, есть наука, да и труда надо великое
множество. Дьякон Пров, помнишь, Фёдор, дьякона, - пьян ли, трезв
ли... всё одно часа по два на Волге по утрам свой голос гнёт от октавы
до дисканта. Научен, говорит, самим архиереем, тот большим любителем
пения был...
Улыбнулся Фёдор, вспомнив кудлатого дьякона:
- Хорош голосище у Прова... нежность душевная. Архиерей,
говоришь, его просвещал? Ну, а девок, что за Которостью вечерами поют,
краше, чем в опере итальянской... их какой архиерей учил? А Щегла,
помнишь? Его, выходит, сам митрополит наставлял?
Встал Фёдор, к окну подошёл. Слюда в окне льдом да снегом
залеплена, не видать ни зги.
- Вон она как метель шумит. А путями-дорогами бродит с ватагой
своей дед Яшкин... Актеры великие! От стужи, может, голоса осипли,
замёрзшие пальцы струн не шевельнут. Кто же их обучил? Кто любовь к