"Николай Михайлович Север. Федор Волков (Сказ о первом российского театра актере) " - читать интересную книгу автора

делу своему вложил?

* * *

Нездоровье молодого Шувалова, что у матушки царицы в фаворе
состоял, в ревматизм перешло. Ну, мысли всего двора царского с того
дня тем самым и заняты были. Вдруг с Москвы уведомление:
"Архангельский купец раскольник Прядунов лечит людей от разных
болезней нефтью, что в России сыскана стараньем и собственным его
капиталом". Да что там! Лечит не только один подлый народ, но и
знатных персон. "Берг-коллегии советник Чебышев получил от намазаний
той нефтью разгибание перстов у руки, генерал-майор Засецкий в руках и
ногах движение усвоил, о чём тому Прядунову письмо выдал..."
Поскакали в Москву курьеры, один другого обгоняя. Примчались в
ночь-полночь. В Заречье ворота прядуновского дома посшибали, второпях
сунули в возок чудо-лекаря и лекарства его бочонок полный, ковром
укрыли, чтобы в пути целитель не замерз, и умчались назад, к
страждущему "ипохондрическим" ревматизмом Ивану Шувалову.
А метель в ту пору со снегов, с оврагов, с увалов поднялась до
самого неба. В леса ворвётся - руки-змеи, плечи белые о ветви обдерёт,
застонет, осатанеет, в поле вернётся - зайца малого не пожалеет. В
норе снеговой завалит его, заметёт. Вылезай потом заяц! В поле, кроме
неё, хозяев нет, попробуй дуру злющую уговори! Как кот бабкин нитяной
моток, людские пути-дороги перепутает, заведет неведомо куда, -
бросай, ямщики, вожжи - на коней надейся.
Кони вьюге не подвластны - ежели ямщик с разумом, его и себя от
гибели отведут... Так то кони! А ежели человек один в пути своём?!
Полем идёт, через шаг падает, в снегу тонет... Нет от смертного часа
ухода. Вымерзнет душа до дна и всё...
Мчатся курьерские возки сквозь метельный дым, сквозь стужу, -
кони ямские избы издали чуют! Ямщик вожжей не держит, - на облучке, в
верх тулупа уткнувшись, дрожмя дрожит... Лекарь под ковром с курьером
от страха цепенеют. Один молитвы читает, другой обмёрзшими губами
шлёпает: "Гони, ирод, гони! Гони, анафема!"
И, может, пристяжной один, глаза скосив, приметил: метнулся в
ухабе к задку не то человек, не то зверь, не то снежный ком какой...
Прилип - не отцепишь! Пристяжному о том думать теперь недосуг - ветер
гриву рвёт, глаза крупой засекает... ноздри конские вширь раздулись -
дым родной издали к жизни зовёт!

* * *

- Гляди, гляди, Григорич! Узнаёшь?! - Дмитревский, Шумский, Лёшка
Попов и Елозин, ввалясь в горницу с гамом и шумом великим, тащат,
тормошат, теребят кого-то обмерзшего, платком бабьим повитого, в
зипунишке, что верёвкой подвязан, в лаптишках обледенелых.
Вгляделся Фёдор, ахнул: - Щегол... ты!
Щегол, как ребёнок малый, что ходить ещё не может, стоит,
качаясь, за Якова держится.
Охватил его Фёдор руками: