"Николай Михайлович Север. Федор Волков (Сказ о первом российского театра актере) " - читать интересную книгу автора

скоморохов.
Дела торговые совсем в упадок пришли, за ним жди последнего
оскудения и разора. Ребята, которые попечением Фёдора только и жили,
день ото дня в крайность шли: раздеты, разуты, оголодавшие, как стая
перелетная, холодами прихваченная. Один Яшка Шумский ещё хорохорится:
- Это што! Мой дед в скоморохах был, им при тишайшем царе Алексее
ухи щипцами драли, клейма пятнали... Так он с ватагой на край земли
подался, за сто лет ему теперь, а всё, сказывают, песельник и балагур!
- Крепок дедка твой, Яша, вот бы его к нам в ватагу!

* * *

К декабрю разучили "Синав и Трувор". Лучшего ещё досель не
делали. Василёк у матери выпросил рухляди белой, юбок цветастых
"пукетовых", епанечек штофных, полотенец узорчатых, что в сундуках с
материнским приданым годами слеживалось. Стали князьям новгородским
одежду кроить да выгадывать. Фёдор с ролями мается, Яшка на проезжих
дворах у коней из хвостов волос крадет - Ильмене косы плетет. Ильмена
- Ваня Дмитревский - у посадских девушек лент да кокошников выпросила.
В хлопотах да заботах день за днём. И всё бы ничего, как вдруг...
Солдат инвалидной команды о порог крыльца деревянную ногу от
снега обстукал, в сенях с усов, с бороды сосульки обронил, шагнул в
горницу: "Ступай к воеводе не мешкая!"
Опять к воеводе... опять, стало быть, всё сызнова! ...Идут Фёдор
со служивым, в сугробах вязнут... У обледенелых колодцев бабы судачат,
вслед глядя.
Однако всех раньше до воеводы добралась Матрёна Кирпичёва -
бабища, жадностью бесстыжая, а уж говорлива до того, что сам
Носов-канцелярист при ней бесхарактерным становился. И сейчас, увидя
Матрёну, Носов шмыгнул в соседний покой будить воеводу, а Фёдор с
порога:
- Сестрица-голубушка пожаловала... Как живёшь, как худобу твою
Господь терпит!
- С тобой, разорителем, я и слова молвить не желаю! - сразу
вскинулась на Фёдора Матрёна. - Я на тебя, разбойника, в брех-коллегию
жалобу настрочу, ночей не досплю, а уж у бога на тебя вымолю... - и
пошла, затарахтела, как бочка с горы. Вернулся Носов, за ним воевода.
С воеводой фабрищик Гурьев. Воевода в тяжёлом похмелье, во всем
несогласный и ни к чему не резонабельный. Носов ему жбан подвинул.
Отхлебнул воевода квасу, полегше стало.
- Что у вас там с Матрёной, дело не моё, - судись себе на
здоровье... А вот сословие позоришь, народ мутишь - неладно это!
Преосвященный Арсений сетует... Берг-коллегия к совести твоей вот
его... - кивнул головой воевода на Гурьева, - наставляет... Вроде как
опекать тебя отечески будет... Копиистов моих Ваньку Дмитревского да
Лешку Попова с завтрева к службе верну... а то в рекрута сдам, по
магистратскому списку... будя такого безобразья!
Воевода задумался, словно задремал. С бороды квас капает на
разной важности казенные бумаги...
- Работных людей не по должности употребляет, - шепнул Гурьев, -