"Эфраим Севела. Продай твою мать" - читать интересную книгу автора

сосен, увенчанные у самых облаков зонтиками веток. Сосны росли
густо. Ствол к стволу. А там. где была прогалина, на земле
лежали кружевные заросли папоротника. Остро пахло черникой и
сухой прошлогодней хвоей.
Я соскочил с телеги в песок.
- А тебе что, особое приглашение? - сказал Лайме возница.
Он тоже слез с передка и, зайдя к голове коня, стал
расстегивать штаны. - Беги в лес. Он - в одну сторону, ты - в
другую.
- Я одна боюсь, - надулась Лайма.
- Тогда беги с ним, - буркнул возница, зажурчав под
копыта коню.
Я отвязал Сильву, и она вприпрыжку помчалась за мной
через хрусткие, ломкие папоротники.
- Не так быстро, - закричала нам вслед Лайма. - Я
заблужусь одна.
Я остановился и рыцарски подождал ее. Сильва носилась как
очумелая вокруг нас, облаивая низко порхавших бабочек. Когда
Лайма поравнялась со мной, я протянул ей руку. Она взяла ее.
Мы пошли, раздвигая ногами стебли папоротника, пружиня на
мшистых кочках, и со стороны можно было подумать, что мы
пританцовываем. При этом глядели в разные стороны. Ее рука
взмокла в моей ладони, и она выдернула ее.
- Ты иди вправо, а я - влево, - кивнул я, остановившись.
- Далеко не отходи, - попросила Лайма.
Я зашел за дерево, и оттуда мне было. видно, как Лайма
приподняла подол ситцевого платьица, прижав его край
подбородком к груди и обнажив розовые короткие трусики. Затем
обеими руками опустила их до колен и тут же присела на
корточки. Широкие листья папоротника закрыли ее. Торчала лишь
золотистая макушка.
Сильва носилась от меня к Лайме и обратно.
- Ты уже? - осведомился я, застегивая штанишки, но
деликатно не выходя из-за сосны.
Мы вернулись к телеге, не держась за руки и пристыженно
отвернувшись друг от друга.
- Жених и невеста, - усмехнулся возница, уже сидевший в
телеге. - Хоть под венец веди.
Я привязал к задку телеги Сильву, поднялся на колесо,
пролез через край в сено и ногами вперед стал просовываться в
мешок.
- Завяжи его, - велел Лайме возница.
Приехали мы уже в темноте. Я крепко спал в мешке, а Лайма
прикорнула снаружи, положив голову на мое плечо, как на
подушку, и сквозь мешковину я долго слушал с замиранием сердца
ее дыхание, пока сам не уснул.
Я смутно помню, как вошел в дом. Сама хозяйка, худая
крестьянка лет под шестьдесят, в платочке, повязанном под
подбородком и с пустым провалившимся ртом - там торчало лишь
несколько желтых зубов, показалась мне похожей на ведьму. Все