"Эфраим Севела. Продай твою мать" - читать интересную книгу автора

Мы уезжали в деревню. Мы - это я и Лайма. К тетке
Винцаса. Куда-то под Алитус. Где, по словам Винцаса, были
такие густые непроходимые леса, что не только меня можно
упрятать, но и целую дивизию замаскировать, и никто не
догадается о месте ее пребывания.
В укрытие увозили меня. А Лайма ехала туда как на дачу,
отдохнуть на свежем хвойном воздухе от пыльной каунасской
духоты. Разница в целях нашей совместной поездки была
существенная. Но тем не менее я был рад, что еду не один, а
вместе с ней. С золотоволосой девочкой из сказки, которая меня
открыто презирала и зло, ядовито издевалась при каждой
подвернувшейся возможности.
Таков удел почти всех влюбленных. Чем больше над ними
издевается предмет их страсти, тем глубже и безнадежней
погружаются они в обожание своего мучителя.
Я был влюблен в Лайму. Влюблен с первого взгляда.
Со стороны может показаться нелепым и даже кощунственным,
что я, вися на волоске от гибели, только что переживший потерю
и мамы, и своей сестренки Лии, оказался способен на такое.
Каюсь. Оказался. И возможно, это спасло мою жизнь или уж, по
крайней мере, сохранило мою душу. Это чувство помогло мне
преодолеть страх, забыть о своем одиночестве, не думать о
безнадежности и безысходности моего положения.
В первые дни моего пребывания в доме на Зеленой горе
новые хозяева отвели мне темную, без окна, кладовку не только
для ночлега, там я отсиживался большую часть дня, и даже
поесть мне приносили туда. Приносила то жена Винцаса, то
Лайма. Лайма делала это неохотно, только после неоднократных
напоминаний и даже угроз отца высечь ее за непослушание.
В кладовой горела слабая электрическая лампочка без
абажура и валялся всякий хлам, оставшийся еще от нашей семьи.
В углу, очищенном от хлама, положили на пол детский матрасик,
взятый из кроватки моей сестрички Лии, дали подушку и одеяло,
которым прежде укрывался я.
Ел я, сидя на матрасе и поставив миску с едой к себе на
колени. А Лайма стояла за дверью с той стороны и то и дело
шипела:
- Не чавкай. Немцы услышат.
Я переставал есть. Замирал с набитым ртом.
Тогда она, подождав, спрашивала, сдерживая смех:
- Ты там не подавился от страха?
И убегала. На улицу. Я слышал, как хлопала наружная дверь
за нею, и начинала радостно скулить Сильва. А я оставался один
в кладовке. В темноте. Потому что, поев, я выключал свет и
сидел до следующего кормления, гадая, кто принесет мне
поужинать: Лайма или ее мама. Я предпочитал Лайму.
У меня было достаточно времени для размышлений. Весьма
неутешительных. Я гадал, как поступит со мной Винцас. Ему,
переехавшему из Шанцев в наш богатый дом на Зеленой горе, не
было никакого резона спасать мою жизнь. Гибель всей нашей