"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Искать, всегда искать! (Эпопея "Преображение России" - 16)" - читать интересную книгу автора

Теперь этот малец, круглый, мягкий и теплый, с такими плутоватыми
глазенками, совал ему в лицо маленькую игрушку из папье-маше и говорил:
- Уточка!
Потом подносил другую и говорил:
- Овечка!
Вытаскивал третью и говорил:
- Гусь!
- Познания твои ценны, - сказал ему дядя Черный.
Сам он стал дядей Черным только с этого дня, - раньше его звали иначе,
но так назвал его Леня, и все забыли, как его звали раньше.
Чумазая Марийка забегала иногда в комнату, ставила в шкаф чистую
посуду, которую мыла на кухне, потом уходила, усердно хлопая дверью, а дядя
Черный говорил Лене:
- Пошел бы ты, братец ты мой, куда-нибудь - к Марийке, что ли, - а я бы
уснул, а? Поди к Марийке!
- Я не хочу, - лукаво щурился Леня.
- Из этого что же следует, что ты не хочешь? Ты не хочешь, а я хочу. И,
кроме того, ты теперь тут хозяин, а я гость, а гостям... насчет гостей,
братец... долго об этом говорить... Поди к Марийке!
Дядя Черный, - так считалось, - делал в жизни какое-то серьезное дело.
Таких маленьких людей, как Леня, он видел только издали, летом. Думал о них
добродушно и мирно: "Копаются в песочке". Иногда случалось погладить малыша
по голове и сказать при этом: "Так-с... Ты, брат, малый славный, да... А
тебя собственно как зовут?" Повторял: "Так-с... Это, братец ты мой, хорошо".
И уходил. Но здесь в первый раз случилось так, что уйти было нельзя.
Он перешел было в другую комнату и улегся на койку товарища, отца Лени,
но Леня пришел и туда, достал валявшийся под шкафом кусок канифоли и засунул
в рот.
- Фу, гадость! Брось сейчас же! Нельзя! - поднялся дядя Черный.
Зачем же? Леня совсем не хотел бросать. Пришлось встать и вырвать
насильно. Леня залился слезами.
- Да, поори теперь!.. За тобой если не смотреть, ты и половую тряпку
съешь, - свирепо говорил дядя Черный.
Мельком поглядел на себя в зеркало и увидел такое донельзя знакомое,
свое лицо, что отвернулся.
Леня стоял в угол носом, коротенький, в белой рубашонке, подвязанной
пояском, в серых штанишках, ботиночках - настоящий человек, только
маленький. Стоял и плакал, - на щеке сверкала слезинка.
- Ну-с... Ты чего плачешь? - подошел к нему дядя Черный. - Канифоль
есть нельзя. Видишь ли, канифоль - это для скрипки... Это тебе не
апельсин... вот-с. И кроме того, это - бяка! - вспомнил он детское слово. -
Бяка, понимаешь?
Взял было его за плечи, но Леня отвернулся, уткнулся в угол еще глубже
и всхлипывал.
- Э-э, брат, если ты будешь тут орать, то пошел вон! - сказал дядя
Черный.
Сказал просто, но Леня вдруг закричал во весь голос, как кричат большие
люди, повернул к нему оскорбленное лицо - лицо несомненное и тоже свое - и
побежал, плача навзрыд, стуча ножонками, зачем-то растопырив руки.
И все-таки дядя Черный думал, что это канифоль: попал кусочек