"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Искать, всегда искать! (Эпопея "Преображение России" - 16)" - читать интересную книгу автора

Помнила она еще, как сальник Никифор, торговавший на базаре свиным
салом, шел рядом с одним фланговым белым, протягивал ему пачку денег и
кричал:
- Десять тысяч тут! Мало?.. Еще могу дать... А вы мне бинокль свой...
а?.. Вам теперь бинокль без последствий! Правда?
Ему отвечали:
- Деньги нам тоже не нужны.
Но Никифор кричал:
- Мало десять, сто тысяч дам!.. Не нужны деньги? А зачем вы их
печатали?.. Ну и мне ж они тоже не нужны, когда такое дело!
И швырнул пачку бумажек под ноги лошадям.
Серафима Петровна выдержала в этот день давку около обоза и в последней
газете белых принесла домой фунтов десять муки.
Таня помнила, как она была радостно возбуждена в этот день... Они до
света ели лепешки из принесенной муки, и мать говорила дочери:
- Ну, Танек, теперь мы можем с тобой поехать в Кирсанов!.. Говорят,
проезд по железной дороге для всех будет бесплатный... совсем бесплатный!
Но Тане уже непонятным казалось это: зачем в Кирсанов? И куда это
именно - в Кирсанов?.. И рассеянно слушала она, как перечисляла мать, какие
именно вещи их оставались в Кирсанове и сколько бы за них можно было
получить теперь, если бы продать.
Но с огромным любопытством - Таня отметила - смотрела она на красных,
которые вошли через день после белых. Победители были далеко не так парадны,
как побежденные. Они шли пешим строем. Они были кто в шапках, кто в черных
фуражках, кто в буденовках, кто в сапогах, кто в обмотках; только шинели и
винтовки были однообразны. И лошаденки в подводах их были мухортые,
деревенские, кирсановские, с репейником в нечесаных гривах... Огромная армия
шла как к себе домой: не для показу, а для хозяйства.
У нескольких красноармейцев спрашивала Серафима Петровна о товарище
Даутове; те добросовестно задумывались, но отвечали, что такого командира у
них нет; может быть, есть где в другом месте, а у них нет Даутова.
В единственной здесь гостинице разместился ревком.
Так как здесь было несколько винных подвалов, бумаги же в это время
вообще не было и негде было ее взять, то Серафима Петровна писала в ревкоме
на обороте этикеток от винных бутылок, чернила же делал из толченого
химического карандаша сам предревкома товарищ Рык. Однако уже через месяц
товарищ Рык нашел, что у нее слишком слабые нервы, что она вообще не годится
для работы. На ее место в ревкоме села какая-то Быкова, особа с усиками,
браво носившая черную черкеску и серую папаху с красным верхом; из
револьвера, который постоянно был при ней, она, как говорили, била без
промаха, ела с красноармейцами из одного котла. Серафима Петровна видела и
сама, что Быкова гораздо пригоднее ее для работы в ревкоме, тогда очень
сложной, требовавшей больших сил и огромной выносливости.
В Кирсанов, как оказалось, выехать тоже было пока нельзя - пропусков не
давали. В горах здесь таились еще остатки белых, и по ночам видны были
кое-где в горных лесах костры. Вообще эта зима осталась в памяти Тани как
самое трудное, неустроенное время.
Она помнила, как однажды пришли они с матерью к чернобровой Чупринке и
мать сказала рыбачихе:
- Вот!