"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

сторону Австрии не могли построить, сукины дети! - с большим чувством
говорил Ливенцеву, несколько отставшему от своей роты, Кароли, только что
успевший выбраться из одной колдобины на шоссе и попавший в другую.
- Во-первых, везде и всюду железных дорог не настроишь, - утешал его
Ливенцев. - Земля наша, как известно, очень велика; во-вторых, по календарю
теперь, в декабре, полагается быть зиме, а не такой распутице; а в-третьих,
мы с вами, как ротные командиры, могли бы ехать верхом, если бы под руками
были лошади; наконец, в-четвертых, у нас будут еще с вами гораздо более
серьезные причины, чтобы сердиться: поберегите сердце.
Сам он шагал по грязи довольно равнодушно. Он всячески старался
отрешиться от самого себя еще с того часу, как сел в воинский поезд в
Херсоне. Если слишком круто ломалась другими, кто был над ним, его жизнь, то
он находил немалое облегчение в том, чтобы не замечать этого просто из
упрямства.
Часто приходилось тесниться на этом узком, новой стройки, шоссе или
соскакивать с него просто в грязь, чтобы только пропустить настойчиво
сигналившие грузовые машины, мчавшиеся на фронт то с баками бензина, то с
мясными тушами, то с мешками овса или ячменя. Машины обрызгивали грязью эти
серые массы, идущие в окопы; массы неистово ругались.
Но неуклонно рвавшиеся вперед с полным сознанием важности того, что они
делали, огромные тяжелые грузовики артиллерийского парка, питавшие фронт
снарядами, свирепо рыча, все наседали и наседали сзади, а навстречу мчались
машины оттуда, с таинственного фронта. Какой-то генерал в одной из них
брюзгливо посоветовал Добычину свести свой эшелон на проселок, чтобы не
загромождать шоссе, потому что шоссе устроено затем, чтобы по нему ездить, а
не ходить; пехота же на то и пехота, чтобы пройти везде, где может пройти
один человек, как это сказано в уставе.
Однако и проселок, на который перешли, чтобы идти спокойней, был на две
пяди в глубину размешан, как тесто в дежке, многими тысячами солдатских
сапог, и шесть верст до деревни эшелон тащился не менее трех часов.
- Для начала недурно! - словами из анекдота определил положение
Аксютин, когда возникли, наконец, из мокрой темноты перед ним и Ливенцевым
захудалые хаты деревни с соломенными крышами, укатанными глиной, и
маленькими окошками, заткнутыми тряпками.
А Ливенцев, по пояс заляпанный грязью и с тяжелыми, как двухпудовые
гири, ногами, отозвался спокойно, вспомнив при этом своего Титаренко:
- Вот это она именно и есть, - земля, которую мы с вами должны защищать
до последней капли крови!
В стороне же капитан Струков кричал на квартирьеров:
- Где же здесь, у чертовой мамы, ночевать целому батальону? Смеются над
нами, что ли?
Квартирьеры говорили, что, кроме этой деревни, тут кочевать негде, что
им приказано привести эшелон на ночь сюда, что дальше по дороге есть
местечко - Городок, но Городок весь занят войсками, и квартир там нет.
Однако то в той, то в другой хате гостеприимно растворялись двери; в
красноватом свете каганцов показывались из дверей бабы, и призывно валил из
хат на улицу густой, смешанный обжитой запах: печного дыма, хлеба, кислой
капусты, сыромятной овчины, двухнедельных поросят...
Несколько чище других хаты выбраны были квартирьерами для офицеров
эшелона, но когда, вместе с Малинкой и Значковым, Ливенцев входил в