"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

удивился Ливенцев.
Кавтарадзе рассмеялся и хлопнул его по плечу:
- Ффа, подумаешь, - карты Галиции! А почем вы знаете, что мы сейчас
карты Виленского фронта не получим? Херсонщину, Екатеринославщину,
Полтавщину проехали, - в Киевщине стоим... Дальше могут нас привезти в Киев,
потом в Коростень, Овруч, Мозырь, Жлобин, Бобруйск, - и пожалуйте бриться к
Эверту.
- Не может быть!
- Откуда у вас такая уверенность? Почему не может быть?
- А Ковалевский что говорит?
- Ффа! Ковалевский! Политичничает Ковалевский, - разве же это не видно?
Большая узловая станция Фастов была особенно тщательно очищена от
всякой посторонней публики и от торговок. Это напомнило Ливенцеву, как
встречали год назад царя на вокзале в Севастополе. Это делало особу каждого
солдата царственно священной.
От гнетущей скуки эти царственно священные играли на гармошках, орали
скоромные песни, кое-где плясали...
Когда снова приказано было садиться в вагоны, Ливенцев тревожно
смотрел, направо или налево пойдет поезд. Поезд пошел налево, не на Киев, а
на Казатин, и новых карт не раздавали. Однако еще двое суток, очень медленно
спеша, хотя теперь уже бесспорно на Юго-западный фронт, бродили поезда с
воинскими эшелонами из Казатина на Бердичев, от Бердичева на Шепетовку, от
Шепетовки на Староконстантинов, где солдаты обедали, потом на Никитовку...
Когда же перед вечером остановились на станции Ярмолинцы, то оказалось, что
это был конец их езды, - дальше начиналось походное движение на пять дневных
переходов пеших войск.
Поджидавшие полк квартирьеры торопили очищать вагоны, так как солнце
начинало уже склоняться к закату. Из низкой тучи, занявшей только половину
неба, сеялся мелкий дождь. Под ногами хлюпала и вздувалась вонючая грязь.
Поезд остановился, не доезжая станции, так как вдоль небольшой станционной
платформы растянулся, видимо давно уж пришедший, артиллерийский эшелон и
выгружал с уханьем, руганью и криками орудия на мостки, тонувшие в
коричневой от конского навоза жиже.
- Это мы на своей, на русской земле стоим, господин фельдфебель? -
спрашивали солдаты десятой роты фельдфебеля Титаренко.
- Ну, а як же ж не на русськой, як треба пеши до хронту сто верстов
гнать? - сердито отвечал Титаренко. - Звестно на русськой!
Ливенцев видел, что эта русская земля - Волынь она или Подолия, все
равно, - совершенно не нравилась его фельдфебелю, хмуро глядевшему то на
свои начищенные по форме, ловко сидевшие сапоги, то на эту бесконечную,
растоптанную в сплошное месиво, золотистую, темно-рыжую и черную грязь
кругом.
Село при станции было сплошь забито артиллерийским парком. Грызлись,
визжа, вороные сытые жеребцы у коновязи в стороне от станции. Капитан
Струков обстоятельно расспрашивал квартирьеров, что это за деревня в шести
верстах, в которой должен был ночевать его батальон. Наконец, обогнув
станцию, роты выбрались на шоссе, все искалеченное и разбитое тяжелыми
грузовиками и орудиями, причем все выбоины предательски заволокла жидкая
грязь, и пошли, ругаясь.
- Сорок лет готовились к войне с Австрией и даже железной дороги в