"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

поездов мы не встречаем? - сказал Кароли Ливенцеву.
- Да и на вокзалах, я заметил, никакого нет штатского народа, кроме
торговок...
- Которых тут же гонят в три шеи.
- Неужели совсем прекращено пассажирское движение? Может быть, это и
есть то самое "остерегайтесь, молчите"?
- Ага. Вот в том-то и дело! Нас перебрасывают на фронт совершенно
секретно, как весьма важные пакеты.
- А цель этого?
- Ясно, что в порядке борьбы со шпионажем. Наконец-то взялись за ум!
- Поэтому вы и ликуете?
- Еще бы не ликовать, раз я чувствую, что начальство о нас заботится.
Когда начальство обо мне заботится, должен же я цвести и благоухать? Кроме
того, я счастлив оттого, что проникаю, наконец, в замысел начальства: вся
седьмая армия должна появиться на фронте неожиданно и незаметно, как в
шапках-невидимках.
- Как снег на голову?.. Сюрприз для австрийцев?.. Но зачем же все-таки
этот сюрприз? И зачем эта новенькая тяжелая артиллерия? Не хотят ли нас
двинуть прямо с подхода в бой.
- Ерунда-a! Не может этого быть зимой. Просто, знаете ли, хотят
оттянуть кое-какие силы с западного, европейского то есть, фронта, на наш,
как это всегда бывало. Ведь пять человек германцев заняли же северный край
воронки девятидюймового снаряда и о-ко-па-лись! Ужас, ужас, ужас! Необходимо
их вытянуть оттуда, иначе погибнут и Франция, и Италия, и Англия. Мы явимся
просто хорошеньким вытяжным пластырем, и только. Вот поэтому я и ликую.
Ликования, конечно, никакого не было на загорелом долгоносом лице
Кароли, - напротив, оно очень осунулось за два последних дня и постарело.
В Фастове Ливенцев заметил, что так же осунулось и лицо Хрящева.
- Что с вами? Не заболели? - участливо спросил Ливенцев.
- А разве заметно что-нибудь? Заболеть-то пока еще не заболел, а
воевать уже начал... с женою, разумеется. Все время привожу ей резоны
всякие, что ей надо на первой же остановке отстать и маскарадный костюм свой
сдать в роту, а самой ехать обратно в Херсон. Ничего не могу с нею сделать:
уперлась и твердит: "Рубикон перейден"... А ведь был же строжайший приказ не
брать в воинские эшелоны членов семейств! И без нее довольно всяких хлопот,
а теперь еще всячески прячь ее от Ковалевского.
- Так вы чего же собственно боитесь: что Анну Ивановну Ковалевский
увидит и тогда... что же страшного может быть тогда? - удивился Ливенцев. -
Если только это, то я бы на вашем месте сам об этом сказал Ковалевскому.
- Ну что вы, что вы! - замахал руками Хрящев и отошел, а Ливенцев
подумал, что надо ему, как он и обещал, написать письмо Наталье Сергеевне:
ведь почему-то выступили крупные слезы на ее глаза, когда он в последний раз
уходил из библиотеки.
И он действительно начал было писать ей письмо, но не докончил, -
скомкал его и порвал: о чем было писать, если он еще не на позициях и его не
ранили?
В Фастове он встретил прапорщиков Дороднова и Кавтарадзе, и Дороднов
спросил его недоуменно:
- Как вы думаете, куда нас с вами везут?
- Вот тебе на! Разве вы не получили карты Волыни, Буковины, Галиции? -