"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Итог жизни (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

еще далматские доги, но те - меньше... И морда длиннее... И шерсть
полосатая... А это английский... Но красавец, шельмец, красавец! И он ведь
еще молодой! Сколько ему?.. Год с небольшим?.. Он будет гораздо больше,
только кормить, кормить вволю надо, - кормить, как и нас грешных!.. Если бы
меня вволю кормили, я бы тоже весил гораздо больше, уве-ряю вас, не был бы я
такой легковесный!..
И одной рукой теребя за ушами Уляшку, он другою так крепко держал руку
Алевтины Прокофьевны, что та сказала, смешавшись:
- Сейчас будем обедать. Садитесь, пожалуйста!
За обедом Яков Петрович был очень оживлен и говорлив. Он вспоминал отца
своего, протопопа на Полтавщине, дерптский институт, где учился, князя
Урусова, у которого в имении на конюшне провел он по случаю эпидемии мыта,
как бывший в то время земский ветеринар, целый день...
- А он меня даже на кухне где-нибудь у себя или в людской хотя бы
обедом не угостил! Шарабан вечером подали и - пожалуйте, Яков Петрович,
тащитесь назад голодный, как стая волков!.. Вот они какие были, эти князья
Урусовы! А то другого помещика, гвардии ротмистра помню. У того тоже день на
конюшне провозился. Вечером кончил, - приглашают в дом. Ну, думаю, обедать
зовет. Как бы не так! Сам-то он обедал в это время, а меня, врача
ветеринарного, дальше крыльца и не пустили! Вынес лакей на крыльцо на
подносике бутерброд с колбасой копченой да рюмку водки, а рюмка эта была
серебряным рублем накрыта. "Это что же такое?" - спрашиваю. "Это вам-с". -
"Как это вам-с?" - "Так барином приказано". Повернулся я да пошел... Вон они
были какие, гвардии ротмистры, - ветеринарного врача и за человека не
считали!.. Ничего-ничего, почтеннейшие! Ветеринарные-то врачи как при вас
были, так и теперь остались. А вы-то где?
И погрозил энергичным, запачканным йодом пальцем над своей острой голой
головою, но тут же этот палец обернул вдруг в сторону Уляшки, который лежал
около стола, и спросил неожиданно:
- Чумка у него была?
- Нет еще, - сказала Алевтина Прокофьевна.
- Когда будет, вы сейчас же ко мне!.. Чуть только первые признаки, ко
мне: имею от чумки радикальнейшее средство!
Тут он все тот же указательный палец твердо приставил к своей груди
против сердца и наклонил голову немного вбок.
Потом он заговорил о знаменитом некогда жеребце Гальтиморе.
- За двести тысяч был куплен когда-то, еще до войны! Золотом, золотом,
а не бумажками! Для государственных заводов... в Америке... как
производитель. И я его видел!.. Я его не видал тогда, когда, понимаете, он
был в силе и славе... Я его тогда видел, когда он шел под дождем, по грязной
дороге, - это под Харьковом, кажется, было, - вместе с другими, такими же,
как он теперь, а раньше когда-то, разумеется, тоже все дербистами,
призерами... И вот в табуне кляч отъявленных тащится, - вы себе представьте!
- из кляч кляча, и даже уши висят! Ребра, как обручи на бочке, кострец весь
напоказ, навыкат... Шерсть как все равно молью травлена... "Что это за
сокровище?" - спрашиваю. "Это, отвечают, действительно, сокровище было, а
теперь, конечно, гражданская война идет, кормить нечем... Называется он
Гальтимор!" Так я и ахнул и до земли руками!.. Вот оно sic transit gloria
mundi!* И, конечно, вскорости где-то подох он... Да и не мог жить в таком
состоянии, - конечно, должен был подохнуть вот-вот... И что же от него,