"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Кость в голове (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

бы тогда пятьсот рублей, а обратись я даже к нему - он бы меня в три шеи
гнать приказал.
- Утопили его матросы, должно быть?
- В точности сказать не могу, потому что я до конца ихнего в
Севастополе не дожил, а не дожил я опять-таки по причине Феньки... Я хотя в
мыслях имел: пойду на Корабельную, до своей хаты дойду, прочее-подобное... И
даже раз на ученье, мы рота спротив роты, в такие места там зашли, что
Корабельную слободку я всю как есть видал, да как говорится: глазкам видно -
ножкам обидно. Не идут ноги мои туда, не сдвинешь их... На Братское кладбище
ходил, на Рудольфову гору ходил, на бульвар Исторический, а что касается
Корабельной - не шли туда ноги. И вот же надо такому случаю: встречаю я
этого земляка своего, Гаврилкина. А нам уже одежу военную выдали - защитные
гимнастерки суконные и шинели даже. Идем мы с ним по Екатерининской улице, а
он на мясе такой разъелся, хоть сваи им вколачивай. Я ему и говорю: "Пожить
бы мне твоей жизнью, может, я бы прежним человеком стал". А он мне: "Не
думай, что очень легко мы там живем, на бойне. Встаем куда до свету, в
четыре часа, и начинается у нас катавасия. Голов до восьмидесяти в день мы
режем. Зачнешь заделывать, от крови воспарение воздуха очень сильное, и,
хотя все двери настежь, такой туман стоит, прямо ничего не видать, и кровь
своим чередом нам в головы ударяет... Так что мяса много едим, конечно, а
оно нам вроде безовкусное... Во флоте, там, разумеется, своя бойня, а мы
только на гарнизон стараемся, и то силы мы на это много кладем... А тут еще
с землячкой с одной связался - баба здоровая, она тоже из меня своим чередом
соки тянет..."
Сам говорит это, а сам на меня будто с какой усмешкой глядит. Мне и
стукни в голову: Фенька!.. Не иначе, думаю, что муж ее солдат, как он
запасной был - прямо его с места на фронт погнали, может, уж даже убили
давно, и теперь она вдова свободная, а я ног туда двинуть не соберусь по
причине того, что я уж теперь сам солдат и жизнь моя поломанная.
В голову мне вступило и дыханье мне даже спирает, а я его спрашиваю,
будто мне и не нужно: "Это где же ты такую бабу завалящую подобрал?" Он же
мне опять будто с усмешкой: "Какая же она завалящая? Она - баба первый сорт,
и даже домок у нее есть свой на Корабельной..." Тут я оборачиваюсь и говорю:
"В таком случае до нее и вваливай, а мне тут поблизу дело одно есть". С тем
и пошел от него. Пошел, а сам вижу, что опять у меня будто в глазах
заметило... Улица же эта Екатерининская, она все равно что Нахимовская: на
ней что ни шаг - офицерство, то и дело козырять надо было. Я одному
пропустил честь отдать, другому пропустил, а на третьего наскочил, - тот ко
мне, как крикнет: "Пьян?" Я чистосердечно: "Никак нет, больной я, говорю, в
глазах заметило". Ну, он видит, я бледный стою, и вроде бы у меня дрожь
началась. "А болен, кричит, чего шатаешься? В околоток иди..." Пошел я
сейчас же в казарму, и так до утра я тогда не спал, все о своей жизни думал.
На другой день прошусь у дежурного на Корабельную слободку дойтить.
Тот, ни слова не говоря, дозволяет. Я штык к поясу прицепил, иду. Думка
такая была, что раз уж Гаврилкин вчера у Феньки был, то в этот день его уж
быть не должно. Ну, одним словом, иду уж я теперь просто дом свой проведать,
а не то чтобы я на бабу жаждал. Чистосердечно тебе говорю: этого в мыслях
моих не было. Конечно, раз оно тогда на моих глазах все делалось, то смотрел
я со всех сторон, что тут теперь добавлено (об убавке речи быть не могло,
раз такой в дом работник из города Омского заявился). Вижу, голубятня на