"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Сказочное имя (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

хныкавший было от боли в шее, изумленно затих. Но над собою, в самом верху,
на багажной полке, увидал он лютое сцепление двух каких-то парней,
всклокоченное, клацающее, сверкающее, хрипящее: "Я тебе вот сделаю браслеты
так браслеты!.." Это каждому из них хотелось спать там вверху, на узкой
багажной полке, и они пытались спихнуть один другого вниз.
Садко представил, что они падают на него оба и раздавливают его, как
мокрицу. Яркости этого представления он не вынес, сунул голову за спину отца
и закрыл глаза.
Утром, - по-летнему рассвело рано, - когда осмотрелся Садко, оказались
в вагоне какие-то странные люди: к нескольким из них во время пути обращался
с тем или иным вопросом Андрей Османыч, но они подымали плечи, подымали
брови, округляли карие глаза и то совсем ничего не отвечали, то бросали
односложное, но, должно быть, многозначащее: - А вже ж!
Это были украинцы из Полтавщины, Черниговщины, Киевщины - учителя и
студенты. Садко разглядывал их со страхом: он раньше думал, что если
говорить с кем бы то ни было по-русски, то всякий должен понять.
Так было тесно и тошно в этом вагоне, что, когда поезд добрался наконец
часам к двенадцати дня до Симферополя, Андрей Османыч, видя томления Садко,
решил выйти здесь и дальше ехать в автомобиле, хотя билет он взял до
Севастополя.
Когда замелькали по сторонам новенького еще "фиата" дома большого
южного города, Садко ожил. Но дальше пошла вся распаханная холмистая
крымская степь и засинела над нею вдали твердыня Чатыр-Дага.
- Это там такая гора? - показал на нее Садко. - Гора! Ого! Гора!
Потом гора эта стала все ближе, все громадней, все лесистей, и целый
час легковая машина все только приближалась к этой горе, взбиралась на один
из ее отрогов, спускалась с него вниз, а гора все время меняла рисунок своих
красноватых, голубых и лиловых скал, и, - странно, - Садко ощущал все это -
новое и чудесное - как музыку в опере.
Когда же белое шоссе стало бешеными извивами падать вниз, и другая гора
- Демерджи - фантастикой самых нежных, но в то же время и плотных,
непередаваемых тонов ушла в небо с левой стороны дороги, Андрей Османыч взял
за голову Садко и толстым пальцем перед самым его носом показал вниз:
- Видишь?
- Что вижу? - не понял Садко.
- Видишь вон там... в самом низу... как молоко...
- Ну-у?
- Это море.
- Море? Как? Море?
И вот больше уж как будто не стало гор ни справа, ни слева, ни сзади, а
весь Садко, сколько его было, впился глазами в это огромное внизу, сначала
молочно-синеватое, потом темнее, синее, голубее, потом уже блеснувшее на
солнце вдруг полосою там и вон там и еще далеко где-то...
Машина равномерно трещала мотором; шофер кричал встречным тяжелым
дилижансам троечников: - Права держись! - и проскакивал мимо них, едва не
задевая за колеса; Андрей Османыч говорил с соседом-железнодорожником о
порядках в домах отдыха, а Садко только окидывал глазами все это открывшееся
наконец живое, настоящее море и беззвучно шевелил губами.