"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Блистательная жизнь (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

неприятность, он подходил к мирно дремавшему на подоконнике или на стуле
коту, носящему имя обидчика, и, прицелившись хорошенько, давал ему в
середину выпуклого лба такого щелчка, что кот, как ошпаренный, вскакивал и
вылетал стремглав из комнаты. Больше всех доставалось трехцветному
Мордухай-Болтовскому...
Когда же в агентстве на летние месяцы как-то вместо Якова Сергеича,
получившего месячный отпуск для лечения геморроя, был приглашен молодой
человек Кишмишов, сразу не поладивший с Мироном Миронычем, то Феона Петровна
сообразительно подобрала четвертого котенка, сразу получившего кличку:
Нахалюга Кишмишов.
Впрочем, этот котенок, приятного рыженького цвета, стал получать так не
по возрасту много щелчков и таких сильных, что скоро сбежал, и это вышло,
конечно, кстати: вернулся Яков Сергеич.
Кто-то завел по той улице, по которой обычно проходил Мирон Мироныч,
огромного сенбернара, любившего лежать около своей калитки на тротуаре.
Сенбернар этот был уже старый и необыкновенно мирного склада, но Мирон
Мироныч непобедимо испугался его в первый же раз и поспешно повернул
обратно, потом перешел на другую сторону этой очень широкой улицы, чтобы,
пройдя квартал, опять перейти ту же улицу и идти по своей привычной стороне.
Иногда сенбернара даже и не было видно на тротуаре, но ведь он мог
выйти из калитки как раз в ту минуту, когда Мирону Миронычу придется
проходить мимо. И Мирон Мироныч все-таки не решался идти прямо и переходил
через улицу, делая кружный путь.
Так он делал четыре года, пока огромная собака, наконец, не издохла.
Тогда, измеривши точно шагами ширину улицы, помножив эту ширину на два, а
что получилось еще на два, так как обходить собаку приходилось два раза в
день, потом подсчитав, сколько дней было в четырех годах, Мирон Мироныч
как-то на досуге высчитал, что сделал он всего крюку сто двадцать верст... И
ради кого?
Сказал он жене скорбно:
- Ведь это все равно что в Москву пешком дойти!.. Эх, люди!
А Феона Петровна соображала вслух:
- Посчитать бы еще, сколько такая собака стоила ее содержать!..
Ей-богу, дороже лошади, если лошадь одним только сеном кормить!.. Ну, так
ведь от лошади же польза, не с собакой сравнить!
Все-таки задумавшись по этому случаю прилежно: зачем люди заводят
собак, она втайне решила завести на случай ночных воров домашнего сторожа,
маленькую комнатную собачку (все-таки даст знать, когда уснешь крепко), и
достала совсем куцего крохотного лохматого черненького щеночка с висячими
ушками и белыми еще глазами; назвала Куклой.
Кукла оказалась, правда, комнатной, - ее не обманули, - и скоро в
низких комнатах зазвенел высокий заливчатый лай очень уверенной в себе
собачонки, которую даже Мирон Мироныч не называл глупой.
Нет, она даже удивляла его тем, что отлично ужилась и ладила с тремя
котами, а когда наиболее подвижной из них Мордухай-Болтовский затевал с нею
оживленную игру, трогал ее лапкой, отскакивал, проносился мимо нее вихрем,
стараясь задеть ее весьма пушистым хвостом, ложился перед нею на спину с
видом большой покорности, а она на него победно лаяла изо всех сил, и Феона
Петровна, глядя на них, восхищенно била себя по жирным ляжкам и вскрикивала:
"У-мо-ра!" - тогда и Мирон Мироныч устремлял на них свои задумчивые глаза не