"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Блистательная жизнь (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Сажай и меня в это здание: я октябрист!
И хотя человек с винтовкой крикнул в ответ на это: "Пшел отседа, а то
заколю!" - и действительно грозно выставил штык, Мирон Мироныч только отошел
не спеша на противоположную сторону тюремной площади, сел на пень какого-то
дерева и сидел до вечера, неотрывно впившись глазами в тюремные ворота, к
которым иногда подъезжали автомобили.
Только к ночи Феона Петровна, пришедшая проведать его в тюрьме и
узнать, не надо ли ему еще пышек и дали ли ему чаю и сахару, нашла его на
этом пне и не без некоторых усилий увела домой.
Несколько дней понадобилось на то, чтобы он успокоился и пришел в себя.
Однако страховая контора все-таки продолжала оставаться запертой, никто
не платил Мирону Миронычу привычного жалованья, никто не посылал его
определять убытки от пожаров. Существование потянулось безденежное,
бессмысленное, ничтожное...
- Приходится переждать пока, - говорил он жене задумчиво и не совсем
убежденно.


V

Потом началось самое странное.
Август Эрнестович как в воду канул; и все другие страховые агентства и
конторы нотариусов, и даже камеры мировых судей, и все вообще привычные
места, где писали такие же Мироны Миронычи, закрылись, а вместо них
открывалось что-то новое и с новыми, непохожими людьми.
Жизнь дорожала; Феона Петровна начала худеть, Мирон Мироныч сутулиться
и глядеть исподлобья, и волосы его стали седеть прядями. Если бы он остригся
наголо, то голова его казалась бы точно усеянной серебряными пятачками. Даже
и в черных лохматых бровях засеребрело.
Однажды - это было тоже осенью, через год после того, как бежал
Кесслер, - в городе замаршировали по улицам военные отряды, блестя страстью
ружейных стволов, на рысях проскакал взвод кавалеристов, и вороные сытые
лошади, нагнув головы, провезли одну за другой шесть пушек мимо домика
Гуржиных куда-то в поле.
А потом домик весь сотрясался от орудийных залпов, с подоконников на
пол падали стаканы, и Феона Петровна, ползая по полу боком, подбирала
осколки, Мирон же Мироныч, весь смятенный и укротившийся, шептал:
- Да ведь это же значит - бой!.. Как же у нас бой?.. С кем?.. А если
крышу провалят?..
Когда смерклось, вороные лошади провезли пушки обратно, промчалось
несколько кавалеристов галопом, потянулся обоз, очень шумный и бестолковый,
и, наконец, замелькали беспорядочно пехотинцы.
Очень страшно было на улицах, но когда стемнело, оказалось, что дома
сидеть еще почему-то страшней. И вот, в темноте и в осенней сырости, оба
они, привязав Куклу снаружи стеречь дом, который заперли всеми замками,
крадучись по задворкам, ушли, перебравшись через два невысоких забора, в сад
к соседу, где была старенькая гнилая беседка в такой глуши, что кто же
новый, не зная, ее найдет темной ночью?..
Там они просидели час, два, три, пока отгремели какие-то близкие
выстрелы и отсвистели пули вверху.