"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Гриф и Граф" - читать интересную книгу автора

То, что случилось с ним на морском (своем) берегу, на туше своего дельфина,
поразило его чрезмерно. Все остальное - и мешок, и эта клетка, и это
человечье гнездо, и люди, которых он видел так близко днем, и черная собака,
которая к нему кинулась вечером и которую он ударил клювом, - не могло уж
поразить его сильнее.
Он не бился в своей клетке даже и с вечера, так как понимал, что не
нужно это, что ему нужен покой, а не бесцельные движения. Голод его не
мучил, и он мог ждать, что с ним сделают дальше.
Он даже чувствовал смутно, что собака, которую он клюнул и которая так
визжала пронзительно и валялась в ногах у людей, что она теперь уже не
визжит, не валяется, а бродит по двору, но о ней он не думал. Он думал
только о том человеке, который подобрался к нему на берегу так близко, что
мог его ранить.
Людей, которые в его горах рубили толстые буки и свозили их вниз, он не
боялся, но он не любил их: после них оставалось в лесах так много плешей, с
гладкими пнями вместо уютных деревьев. Случилось даже два раза в его жизни,
что он рвал и ел двух мертвых людей, убитых другими людьми, но дельфинье
мясо казалось ему нежней и сытнее.
Граф бродил по двору, с усилием ставя ноги, усиленно втягивая в себя
все давно знакомые запахи: стружек старых, лежалых, и стружек новых, только
вчера принесенных; кур, сидевших в сарае на насесте; глубоко влипших в сырую
землю следов от ног Якова Кузьмича, и жены его, и Ксюты, и Коли, и
маленького Ванятки (все пахли по-своему, очень разнообразно); мокрых досок,
снизу покрывшихся белой плесенью, мокрых стояков, снизу подгнивших и
источенных жуками, и много еще... Вслушивался в то, как и кто из знакомых
собак на улице лаял: кто по одной только собачьей обязанности и кто от
сердца... Ясно было, что никто из лихих людей не ходил около домов... Совсем
не было теперь лихих людей, никого и нигде снаружи... Была только лихая
птица, и она здесь, на дворе, в клетке.
Медленно и тихо, очень медленно и тихо, поднимая лапы и ставя их
по-кошачьи мягко, подкрался Граф на два шага к клетке и смотрел. Птица
спала. Он придвинулся еще на один шаг - просто подтянулся, распластавши
ноги, и замер. Если бы кто-нибудь в доме хотя бы кашлянул во сне!.. Но даже
и Яков Кузьмич устал, наконец, бухать, а остальных редко бывало слышно по
ночам.
Глазами, горящими в темноте, пересматривал Граф все планки клетки: ему
вспоминалось, что одна треснула и подалась под ним, когда он бросился. И вот
он ее увидел. Она была надломлена посредине и даже разошлась немного. Все
планки были из ветхих темных досок, но эту он и с вечера выбрал не зря: эта
показалась ему и тогда самой гнилою. Он и тогда подумал, что проломит ее
своею грудью, и вскочил: такой был напор тогда силы, что дощечка эта
показалась ему куском серого картона.
Скрипел можжевельник о крышу... Долго ты будешь скрипеть?.. Скрипел
можжевельник, но птица спала, - не нужно было затаивать дыхания.
Часто отворял двери с крыльца в комнату Граф, упираясь в них передними
лапами. Надавит, и подается дверь. А один раз он потянул к себе дверцу
шкафчика в сенях, и она тоже открылась. Там было холодное вареное мясо на
тарелке. Он знал, что нельзя это, но как же утерпеть? И выпросить у кого же
было, когда никого не было около? Взял мясо, вынес в сарай и там, в углу, за
ворохом стружек, съел. Он думал, что подумают не на него, а на кошку, и